подразделения. Да, вот еще что. Должен, к сожалению, отметить реакционные настроения у большинства курсантов этой батареи. Ребята там образованные, почти все с аттестатами зрелости. Поэтому я и расспрашивал о вашем образовании.
— Кто вел до этого политическую работу в батарее?
— С первых дней ее формирования там был замполит[6] подпоручник Слотницкий, честный, хороший парень. Однако эта работа оказалась ему не по плечу, он с ней не справился. В результате двое курсантов дезертировали, прихватив с собой оружие. Да-а! Вас ждет нелегкая жизнь.
— А как ребята учатся?
— Прекрасно.
Брыла недоверчиво взглянул на капитана. Тот перехватил его взгляд и подтвердил.
— Серьезно, шестая батарея является в этом отношении передовой. Ребята учатся с удовольствием. Чувствуется, что влюблены в артиллерию, хотят стать хорошими офицерами. Но вот вопрос, кому они будут служить потом. — Капитан тяжело опустился в кресло и, вздохнув, погладил лысину. — Такова в общих чертах обстановка. А теперь мой вам совет: будьте начеку во время дискуссий, не давайте спровоцировать себя, втянуть в обсуждение вопросов, в которых чувствуете себя неуверенно.
Брыла перебил Орликовского, который говорил теперь громко и с жаром, будто выступал перед многочисленной аудиторией:
— Что собой представляют офицеры?
— Преподаватели в основном из Красной Армии, с большим опытом и знаниями. Строевые офицеры тоже неплохие. Командир батареи поручник Казуба — прекрасный офицер, сражался под Ленино.
— А как ребята относятся к политзанятиям?
Капитан оживился:
— На лекциях в шестой батарее я был всего раз. И если бы не знал о создавшейся там обстановке, то ушел бы в полной уверенности, что в батарее все в порядке и в этом отношении.
Какое-то время оба молчали.
— Ну что ж, хорунжий, за работу! — Орликовский поднялся. — Действуйте смело, решительно, но с умом. И не теряйте связь со мной. Будем вместе думать над тактикой и стратегией боя, который вам предстоит выдержать.
Теперь они стояли друг против друга. Орликовский — ростом ниже Брылы, — засунув большие пальцы обеих рук за ремень и выпятив грудь, снова заговорил громким, как на митинге, голосом:
— Вам надо уяснить, что борьба будет нелегкой и жестокой. Ведь речь идет о ста курсантах, будущих офицерах народного Войска Польского, об офицерском составе батарей, дивизионов и даже бригад! Помните, что враг может нанести нам здесь не меньшие потери, чем в любом серьезном бою на фронте. Слотницкий видел единственный выход в расформировании батареи. Если вы не наведете в ней порядок, то, возможно, нам придется пойти на это, хотя офицеры очень нужны. Не можем же мы назначать командирами людей, связанных с реакцией или сочувствующих ей.
Брыла хотел было что-то сказать, но передумал. Орликовский закончил:
— Как видите, хорунжий, задача у вас не менее сложная и более ответственная, чем у многих офицеров на фронте. Я верю, что вы справитесь с ней. Желаю успеха.
VIII
В комнате, из которой дверь вела в кабинет начальника училища, сидел его адъютант, с увлечением читавший книгу. Мешковский представился ему и объяснил цель своего визита.
Тот показал на дверь:
— Заходите.
— А вы не доложите обо мне?
— Сами доложите, — заявил адъютант и снова углубился в чтение.
Мешковский поправил ремень, проверил еще раз, застегнуты ли пуговицы на мундире, и постучал.
— Войдите! — донесся голос из кабинета.
Он вошел, остановился у двери, ослепленный ярким солнечным светом, проникающим через большое венецианское окно, и доложил.
— Подойдите поближе, садитесь, — услышал он низкий баритон.
Мешковский подошел к письменному столу, отодвинул в сторону стул, чтобы лучи солнца не падали на него, и сел. Из-за стола поднялся высокий мужчина и вышел на середину кабинета. Это был полковник Ольчик. «Прямо-таки великан», — подумал подпоручник.
И действительно, начальник училища был огромного роста. Это еще больше подчеркивала его одежда: широкий в плечах и облегающий в талии мундир, галифе и высокие сапоги, делавшие его кривые кавалерийские ноги еще более длинными: Чисто выбритое лицо имело строгий вид. И только глаза искрились жизнерадостностью и кипучей энергией. Коротко постриженные, разделенные ровным, аккуратным пробором волосы были причесаны так, что как бы сливались со слегка угловатым черепом.
Грудь полковника украшали несколько рядов переливающихся всеми цветами радуги орденских ленточек.
Ольчик изучающе рассматривал молодого офицера. Когда эта процедура явно затянулась, Мешковский непроизвольно поднялся со стула. Увидев это, полковник сказал:
— Сидите, сидите. Значит, вы будете готовить будущих офицеров для нашей артиллерии. Нравится вам у нас?
— Прекрасное училище.
— Пока что вы познакомились с ним только внешне. А красота нашего училища заключается не в его стенах, а в людях. Вам еще предстоит узнать их… — Он снова пытливо взглянул на Мешковского. — Давно в армии?
Мешковский коротко рассказал свою биографию. Когда закончил, Ольчик вернулся за заваленный книгами письменный стол.
— То, что вы опытный фронтовой офицер, — хорошо. Легче будет завоевать авторитет среди курсантов. А о другой стороны, вам будет трудно приспособиться к дисциплине и режиму в училище. В артиллерии разбираетесь?
— Более или менее…
— Более или менее, говорите? — Ответ, видимо, не удовлетворил Ольчика. — Ну что ж, давайте посмотрим. — Резким движением пододвинув Мешковскому блокнот и карандаш, он приказал: — Записывайте!
Посыпались цифры, коэффициенты, формулы и определения. Ошеломленный Мешковский едва успевал записывать. Он никак не предполагал, что ему устроят экзамен.
«Надо взять себя в руки, — думал он в отчаянии, — иначе опозорюсь».
Когда поток цифр закончился, начальник училища коротко бросил:
— А теперь подавайте команды!
Полковник взял карандаш и на полях газеты начал быстро подсчитывать результаты поставленной им Мешковскому задачи. Одновременно он схватил левой рукой лежавший на столе секундомер.
Мешковский лихорадочно считал. Ему стала жарко, он чувствовал, что весь покрывается потом. Ошибся раз, и пришлось начинать сначала. Когда наконец он завершил расчеты, то увидел, что полковник с нетерпением ждет, когда он подаст команду.
— Громче! Вы же служите в артиллерии! — крикнул он, когда Мешковский тихо произнес первые слова команды.
В кабинете раздался звонкий молодой голос офицера. Команда «Огонь!» прозвучала настолько громко, что зазвенели стекла в окне. Потом воцарилась тишина.
Полковник уставился на крышку письменного стола и молчал. Мешковскому стало не по себе. Неужели
