Что-то произошло, чего мы не знаем. Вы очень… просто очень ей нравились. Я уверена, что она любила вас.
Чендлер посмотрел на нее, как будто впервые увидел. Губы его скривились в горькой усмешке.
– Любила меня? Это все ерунда, дорогая. Она просто дала мне отставку, элементарную отставку и даже забыла сказать: «До свидания». Все это очень даже понятно. Когда будете проходить мимо официанта, скажите, чтобы он принес мне большой сухой мартини и большой виски для моего друга.
Она ушла, а Чендлер полез в карман брюк. Достал что-то и пару секунд рассматривал, положив на ладонь. Затем выбросил в кусты.
Тут же вскочила Бриджит и, подняв хвост, ринулась туда же.
Джереми вопросительно посмотрел на него.
– Что это было?
– Да так, ничего. Безделица, которую мне больше не хочется видеть.
Через несколько минут у столика появилась Бриджит. Радостно повизгивая, она сунула свой холодный мокрый нос в ладонь Чендлера и что-то в нее обронила. Затем села рядом, ожидая поощрения. В руке у Чендлера был маленький золотой талисман на цепочке.
– Я же совсем забыл, что это охотничья собака. Прикрой ей на секунду глаза, пока я заброшу эту штуку куда-нибудь подальше. Не счастье она мне принесла, а совсем наоборот.
Он встал и забросил вещицу далеко в кусты. Бриджит выпрямилась и заскулила, натянув поводок. Чендлер ее погладил по загривку и снова сел.
– Из всех женщин на свете ты, Бриджит, пожалуй, единственная, кто заслуживает любви.
Официант поставил на стол бокалы. Чендлер поднял свой и залпом его осушил. Пустой тут же возвратил официанту.
– Принесите мне еще.
Затем он вытянулся на стуле и устремил взгляд в сгущающуюся темноту.
– Любовь… Какая чушь! У Малаги глаза на мокром месте из-за этого ее араба. Ты терзаешь себя безнадежной любовью к Карлотте. И, наконец, я… представший, Боже мой, каким дураком из-за этой маленькой… Я даже не знаю, как ее назвать.
Любовь? А что это такое? Вот посмотри, – он показал в глубину сада, где у фонтана стояла пара. Мужчина обнял девушку за талию, та положила голову ему на плечо. – Вот парень обнимает девушку, он вожделеет ее. Но ведь она не более, чем двуногий сосуд с экскрементами. Покрытый плотью контейнер, где перерабатывается в дерьмо смоченная желудочным соком пища. Ладно, а секс? Ну, это вообще смешно. Как хорошо об этом сказано у французов: ощущения прекрасны, да вот движения смешные.
Официант принес Чендлеру его мартини, и она с Джереми молча выпили. Чендлер вдруг выпрямился на стуле.
– Слушай, я веду себя, как ребенок, как паршивый школьник. Прости меня, Джереми. Это все потому, что я люблю эту девочку, очень люблю. Пытаюсь ослабить боль грубостью и цинизмом. Но это вряд ли поможет.
Он глубоко вздохнул.
– Как бы мне хотелось знать, что же на самом деле произошло. Нам же было так хорошо прошлой ночью. Мы были счастливы. По крайней мере, мне так казалось.
– Я тебе искренне сочувствую, Чендлер, и тоже ничего не понимаю.
Чендлер допил свой мартини и поставил бокал.
– Ладно. Единственное, что я сейчас должен сделать, так это перестать быть скотиной-эгоистом. Если мне погано, то это не значит, что должно быть погано тебе. Поэтому я сейчас поднимаюсь и иду прямо к Изобель. И я выбью из нее правду о Карлотте. Жди меня здесь. Я недолго.
Глава двадцать девятая
Чендлер не успел нажать на кнопку лифта, как тот ушел вверх. Он пожал плечами и направился к лестнице.
Я всегда терпеть не мог ждать лифт, а сейчас и подавно. Сейчас мне необходимо двигаться, действовать, согнуть что-нибудь, сломать, чтобы это треснуло в моих руках. Что же собственно произошло? А ничего. Просто я потерял Френки, первую женщину, которая что-то для меня значила. Да и не терял я ее. Разве можно потерять то, чего никогда не имел. Между нами все это время был другой мужчина. Теперь это ясно. Это объясняет и ее странную замкнутость, и непроницаемую стену, которую она воздвигла вокруг себя. Но вот прошлой ночью – теперь уже кажется, что это было год назад, – мне показалось, что я сломал эту стену. Она была тогда такой нежной и ласковой… И тем горше сознавать, что она сделала мне рожу… в общем-то, как и все прочие женщины в моей жизни. Где они сейчас, все эти стервы? А может быть, это я виноват, превращаю милых женщин в стервоз? Сейчас я должен ненавидеть Френки, а не могу… потому что по-прежнему люблю ее.
Он вдруг увидел перед собой ее лицо. Огромные, пожалуй даже слишком, глаза, красиво очерченный рот, в углах которого постоянно играла загадочная улыбка, как будто она была посвящена в какую-то тайну и наслаждалась этим. Лицо Чендлера исказила гримаса боли.
О Боже! Эта тайна теперь стала известна всем вокруг. Она заключается в том, что я оказался без штанов в людном месте. Френки сделала из меня отменного дурака. Он бросил недокуренную сигару на мраморную ступень и с наслаждением раздавил ее каблуком. И, самое главное, я продолжаю оставаться этим дураком, и, если она вздумает вернуться, я раскрою ей свои объятия. Будь оно все проклято!
Он поднялся на нужный этаж, вышел в коридор и прислонился к стене, мрачно глядя на дверь Изобель. Мне предстоит сейчас сыграть роль Купидона, ради Джереми. Не совсем подходящая для меня роль. Она предполагает мягкость и деликатность в исполнении, а мне хотелось бы сейчас сдавить двумя пальцами кривую, куриную шею Изобель и таким способом выдавить из нее правду. Он вздохнул. Нет, этим ничего не добьешься, она будет лгать с еще большим упорством. Вынудить ее сказать правду можно только обманным
