– О, а это мысль! – толстые губы растащились в радостной ухмылке и Зоя увидела как слева от головы главаря возник черный круг с черноголовом внутри. – На именины ведь подарки дарят. От новогоднего отказалась, 'низ-ринь-ся', от именинного не откажешься. Поглядим, какая ты Жанна д'Арк. А у этого хлюпика кто там на Небесах?
– Севастьян мученик, – Зоя улыбнулась отрешенной улыбкой. – Из него мишень сделали, стрелами пронзили, а он воскрес потом силой Христовой и, воскресший, ко Христу призывал. А потом его палками добили. И сейчас он смотрит на нас из Царства Небесного и нам помогает.
– И не отрекся Севастьян небесный?
С той же улыбкой Зоя отрицательно покачала головой и сказала:
– А если б отрекся, разве б был он небесный?
– Ну этот-то, – главарь с презрительной иронией оглядел Севу, – быстренько...
– Держись, Севка! – крикнула тут Зоя Севе-Севастьяну. По правой щеке ее скатывалась огромная, сверкающая на свету, слеза. И тоскливо-унылое болезненное лицо Севы-Севастьяна просветлело, его наполнял звон-перезвон от удара капельки о световую нить.
– Палками – это не интересно, – все так же ухмыляясь, сказал главарь, – а стрелы... А что, ребята, в дарц поиграем? Ну-ка, Свистун, глянь-ка, вон в столе, что от нас остался, там коробка, помню, с дротиками была... Есть? Ха! По-иг-ра-ем...
Зоя видела, что настроение главаря меняется с каждым мгновением, он теперь не забоится онеметь, ему теперь нужен только ее поцелуй в морду черноголова. Губастый главарь безумел на глазах и становился на тропу войны с Живым Богом.
– А как тебя зовут? – тихо спросила она главаря.
– Хрюн – вот как меня зовут, – отчеканил тот.
– Это не имя.
– Ну, в детстве Ильей кликали.
– Кличут тебя сейчас, а Ильей – называли.
'Не, семилетка-малолетка, так раз-так!.. Ее б к нам в бригаду, паханшей той бы еще бы была! Эта главшпанка, что ростовских держит, куда ей до этой малолетки!'
– И у тебя через час именины.
– Что?!
– Именины. Первого числа – Илья Муромец. Мне бабушка читала. Монах, богатырь, защитник... – на щеке Зои остановилась новая маленькая слезинка. А перед глазами ее расстилалась и уходила за горизонт трясина мучительного бесконечного времени, из которой торчали бесчисленные свеклы-головы. И свеклы-головы этих четверых тоже там, больше им негде быть. И они громче всех орут смеющемуся черноголову: «Да когда же за вторым наперстком прилетят?!' И невозможно без содрогания и жалости смотреть на их несчастные орущие лица, которые и лицами-то быть перестали.
– Господи, – зашептала Зоя, обращаясь к Распятию, – за своих врагов ты велел молиться, а за Твоих можно? Да и не враги они... Я же в Царство Твое иду, а они...
'Можно', – услышала в себе Зоя голос звона-перезвона.
Главарь Хрюн в упор смотрел на остановившуюся слезинку.
'Нет, так о себе не плачут, такими слезами плачут по покойнику, когда над гробом его стоят...'
– Слышь, Свистун, что-то у меня в ушах звенит. Ну-ка, налей!
– И у меня звенит. Кончать надо и сматываться. И давай без дарца, без дротиков.
– Не-е-е, без дарца теперь никак, – вел сюда Хрюн бригаду, чтобы показать начало демонстрации силы, чтоб все задумались, что такое война с казино. Но теперь другое надвинулось: 'Поглядим, какая ты Жанна д'Арк!'
...Тьма рассеялась, Юлия Петровна разглядывала происходящее: она была прижата спиной к распятию, ее руки перекручены на запястьях веревкой. Бандитов четверо, двое держат детей, один
