этой Силе, потому что она запрещает его ремесло – убивать. Ну, так и посмотрим, насколько эта Сила – сила...
– Слышь, Юлечка, да очухивайся ты. То ли еще будет. У тебя еще много волос, а то место, откуда клок вырвал, щас солью посыпем... Ой, сейчас ототрем глазки-то, эва как хлещет! Откуда в тебе, в старухе, столько крови? Ты вот чего скажи, хрен с ним, с договором, все равно назад его вернем, а не вернем, так подожжем.
– Не вернешь и не подожжешь
– Что?! – новый пучок волос размером с конский хвост держал в своем кулаке Хрюн.
На этот раз Юлия Петровна сознания не теряла. Юлия Петровна не боялась смерти, на фронте от пуль не пряталась, она не боялась боли, она боялась сильной боли. А кто ее не боится? От второй раны крови было больше, но боли почему-то меньше.
– Чего тебе надо? Договора у меня нет, где он не знаю, ничего ты не вернешь, ничего не подожжешь. Ну?
– Надо мне тебя убить, Юлечка. Затем и послан.
– Ну так убивай. Детей отпусти.
– Разве таких свидетелей отпускают, Юлечка? А потом-таки и подожжем. Кроме казино здесь ничего не будет, в натуре.
– Не подожжешь, не загорится, – и при этих словах на ее изуродованных разбитых губах возникла улыбка.
Ни разу в жизни еще не улыбалась Юлия Петровна такой улыбкой. Само по себе сказалось 'не загорится' и тут же уверенностью как бы обволоклось сказанное – не загорится! Когда такой улыбкой улыбается изуродованный рот, и из головы в него по глазам течет кровь, и все это сквозь седые окровавленные волосы... Даже Хрюн очень для себя необычным взглядом разглядывал Юлию Петровну.
– Ты чего скалишься, сейчас плакать будешь.
– О тебе б кто заплакал.
'Вот ты и заплачь!' – будто Зоин голос прошелестел в ушах.
– Не могу, – ответила она голосу.
– Ты под дурочку не канай, сама с собой не болтай. Ты мне вот что скажи, ты ж ворошиловский стрелок, ну ради каких хренов ты все это наворотила?! Чо те казино сделало?! Зачем тебе вместо него церковь? Ну причем здесь ты и Он? – главарь махнул рукой за голову Юлии Петровны на Лик Распятого Христа.
– Он при всем. Я столько в жизни натворила...
– Ну так натвори еще больше. Больше ж ничего не остается.
– Остается.
– Да ладно, ты-то не будешь буровить всякие сказочки про Небеса, ты ж ворошиловский стрелок, ты ж по ним всю жизнь стреляла.
– Отстрелялась...
– На принцип поперла на старости лет?
– Дурак ты... На принцип я перла, когда стреляла. Сгорели принципы.
– Что ж ты так запросто принципы свои поджигаешь?
– Это не я, – улыбка Юлии Петровны стала еще ярче, – это вон у нас мастер-поджигатель, Зойка-молитвенница. Может, и твои сгорят. А, Зойк?
– Сгорят, – громко и твердо сказала Зоя.
– Смотри-ка, они у меня не деревянные...
– А у меня они из броневой стали были, – перебила Юлия Петровна. – Все одно сгорели. Тот, к Кому ты меня привязал...
