– Это ужасно, – сказала Вэл, и по его молчанию поняла, какими глупыми и беспомощными оказались ее слова. – То есть я хочу сказать, конечно, все это ужасно, но я думала о том, что ее послали с тобой. Это жестоко.
Он фыркнул – почти рассмеялся.
– Я бы вырезал у себя сердце, если бы у Тэмсона оно снова забилось в груди. Даже на одну секунду. Никакой приговор меня не смутил бы. Но для Мабри наказание и изгнание вдобавок к горю оказались невыносимыми.
– А каково здесь? Я имею в виду – быть изгнанником в городе?
– Я нахожу это трудным. Меня постоянно отвлекает груз запахов, шум. Здесь повсюду яд, а железо настолько близко, что кожа зудит, а горло горит. Могу только представить себе, что чувствует Мабри.
Вэл протянула ему руку, и он взял ее, проведя пальцами по мозолям. Она заглянула ему в лицо, пытаясь передать свое сочувствие, но Равус внимательно рассматривал ее ладонь.
– Откуда они у тебя? – спросил он.
– Что?
– У тебя огрубели руки, – пояснил тролль. – Мозоли.
– Это лакросс.
Равус кивнул, но по его лицу Вэл увидела, что он не понял. Она могла бы сказать все, что угодно, и он все равно кивнул бы так.
– У тебя руки рыцаря, – проговорил он наконец и отпустил ее.
Вэл потерла кожу, не поняв, то ли она пытается стереть ощущение его прикосновения, то ли вернуть его.
– Тебе опасно продолжать доставку, – сказал Равус.
Он прошел к одному из застекленных шкафов и вытащил банку, в которой трепетал крылышками мотылек. Потом достал крошечный свиток бумаги и начал что-то мелко на нем писать.
– Я у тебя в таком большом долгу, который трудно отплатить, но я могу освободить тебя от службы.
Вэл посмотрела в полумрак, где поблескивал стеклянный меч, почти такой же темный, как и стена за ним. Она вспомнила кусок трубы у себя в руке, кайф от адреналина и ясность цели, которые приходили к ней на площадке для лакросса или во время драки.
– Я хочу и дальше заниматься доставкой, – сказала Вэл. – Но ты можешь кое-что сделать, чтобы мне отплатить, хотя, наверное, и не захочешь. Научи меня пользоваться мечом.
Свернув бумагу, Равус прикреплял ее к ножке мотылька.
– Это умение принесло мне мало радости.
Вэл ждала, ничего не отвечая. Пока он не сказал «нет».
Он закончил дело и дунул, отправляя маленькое насекомое в полет. Мотылек полетел не очень уверенно: возможно, ему мешал кусочек бумаги.
– Ты хочешь кого-то убить? Кого? Грейана? Или, может быть, ты хочешь умереть?
Вэл покачала головой:
– Я просто хочу узнать, как это делается. Я хочу научиться.
Он медленно кивнул.
– Как пожелаешь. Тебе кое-что причитается, и ты вправе просить.
– Так ты меня научишь? – спросила Вэл.
Равус снова кивнул.
– Я сделаю тебя такой грозной, как ты пожелаешь.
– Я вовсе не хочу… – возразила она, но он поднял руку.
– Я знаю, что ты очень храбрая, – сказал он.
– Или глупая.
– И глупая. Храбрая и глупая, – улыбнулся Равус, но его улыбка быстро погасла. – Но ничто не помешает тебе стать непобедимой, как только ты научишься.
Глава 8
Черное молоко рассвета, мы пьем тебя ночами, пьем тебя по утрам и пьем тебя вечерами, мы пьем, и мы пьем.
Дэйв, Лолли и Луис сидели на одеяле на асфальте, разложив перед собой часть находок Дэйва. Из-под ткани высовывался картон, который они использовали как прокладку между собой и холодом, сочившимся из тротуара. Дэйв положил голову на колени Лолли, и она катала в ладонях его дреды, закручивая и растирая их у корней. Лолли остановилась, вытащила что-то из волос, раздавила ногтями и смазала пальцы помадой из жестянки, стоявшей у ее ноги. Дэйв на секунду открыл глаза, а потом закрыл снова, словно испытывал блаженство.
Нога Лолли, обутая в шлепанец, пятнистая и красная от холода, гладила бедро Луиса. Перед ним лежала открытая книга, и он смотрел в нее, щурясь в меркнущем свете.
– Привет, ребята! – сказала Вэл, робко приближаясь к ним, словно два или три дня отсутствия снова
