из отдела по борьбе с мошенничеством в окружной прокуратуре. — Где же наш надменный директор? Он же смеялся над нами несколько месяцев. Сидит в угловом кабинете — письменный стол из красного дерева, костюмчик «Бруно Магли». Видели бы вы его лицо, когда я надел на него наручники!
Через вращающуюся дверь Воорт заходит в огромную, теплую кухню в голландском стиле. Полдюжины родственников сидят вместе с Камиллой за большим, старым столом. На огромной плите — как в ресторане — булькает рагу в кастрюле, столы уставлены блюдами с горячей кукурузой, тыквой, размятой с чесноком картошкой, салатом с макаронами, винными бутылками, кувшинами с холодным сидром, закипает кофеварка, а рядом — полдюжины пирогов, приготовленных в курортном районе Хадсон-Вэлли или в пекарнях Куинса (их привезли живущие там Воорты).
По традиции, каждая заглядывающая в гости семья привозит еду с собой. Люди сами готовят, сами угощаются и потом сами убирают за собой.
Камилла теперь тоже член семьи Воортов — осталось только оформить все юридически. Склонив голову набок, она сидит во главе стола, положив подбородок на ладони, и внимательно слушает. При виде входящего Конрада глаза ее радостно вспыхивают. На ней джинсовый комбинезон и розовая футболка. Волосы подобраны, так что видны бирюзовые сережки-гвоздики. На душе у Воорта теплеет от вида бриллиантового кольца не ее безымянном пальце. Когда-то его носила мать, а до нее — бабушка. Когда-нибудь они отдадут его дочери или невестке, думает Воорт, массируя ей плечи.
Дядя Вим продолжает:
— И знаете, что произошло, когда мы доставили его в участок? Он только глянул на камеру — и обоссался. Прямо на пол. «Вы же, говорит, не посадите меня с настоящими уголовниками, правда же?» А я ему: «Настоящими? Эти ребятки залезли в дом и стянули шестьсот долларов. А ты обокрал пенсионный фонд и дома престарелых. Ты присвоил столько, что хватит построить метро до аэропорта Кеннеди».
— Это мой любимый момент, — замечает кузен Мэтт, кивая Воорту.
— А он ноет, — продолжает Вим, — «Меня же не посадят в обычную тюрьму, а? Разве нельзя меня отправить в ту тюрьму в Пенсильвании? Которая для бизнесменов?»
Камилла подмигивает Воорту. Эту историю она слышала уже три раза.
Мэтт заканчивает:
— А Вим отвечает: «Роджер, надеюсь, тебя посадят в камеру с самым крутым педиком Синг-Синга и к концу первой же недели ты петухом закукарекаешь».
Раздавшийся смех звучит неуместно. Похоже, город катится все ниже: все словно ждут чего-то плохого, ищут, на кого свалить вину.
— Садись, — говорит Камилла жениху. — Я подам. — И приносит рагу, от которого у Воорта текут слюнки. Он зачерпывает ложкой ароматные кусочки говядины, батата, горошек с фермы Мэтта, цветную капусту, бамию, ломтики редьки и маслины без косточек. — Ты говорил с Микки? — спрашивает она, когда остальные уходят в гостиную, оставляя влюбленных наедине. В семье всегда тонко чувствуют, когда надо оставить Воорта в покое.
— Конечно.
— Все в порядке?
— Абсолютно, — лжет Воорт.
— А у меня для тебя особенный десерт, — говорит Камилла, наклоняясь ближе, и гладит его по бедру. В паху приятно ноет.
— Мороженое?
— Теплее.
— Тогда оставлю немножко места, — говорит он, и тут через вращающуюся дверь в кухню вваливается Микки — смущенный и пьяный.
— Эй, Кон, прости, я пролил виски на твои рапорты. Попытался распечатать заново, но, по-моему, что-то сделал с компьютером…
— Что?
— Экран завис. Не могу заставить его реагировать на команды. Привет, Камилла, это ты готовила рагу? Пахнет великолепно.
— Сейчас, по-моему, даже оно пахнет виски.
Микки поднимает руки.
— Я понимаю, что ты сердишься. Кон покрывает меня. И с тобой меньше времени проводит. Ты имеешь полное право злиться.
— Спасибо, что разрешил.
— Камилла, — одергивает ее Воорт.
На мгновение у Микки словно закружилась голова. Он опирается о стену.
— Я просто хотел сказать тебе о компьютере, Воорт. Бьюсь об заклад, ты все поправишь в две секунды. Я настоящий динозавр, когда доходит до таких штук.
— Уверен, проблем не будет. Ты голоден?
— Еще немножко пролилось на клавиатуру, но я не знал, как ее вытереть, не трогая клавиши… ну, чтобы не дать неправильную команду. Не хотел все испортить.
— Какая забота, — замечает Камилла.
— Садись поешь. Я проверю, — вздыхает Воорт.
— Да, садись, Микки. — Камилла встает, чтобы принести еду. И добавляет: — Пока не упал.
Поднявшись наверх, Воорт видит, что на клавиатуру попало гораздо больше «Лафройга», чем «немножко». На клавишах тает лед, на буквах «t» и «g» лужицы воды. Капли текут под другие буквы, ручейками стекают со стола. Полтора часа уходит на то, чтобы все вытереть и перезагрузить компьютер, еще полчаса — чтобы заставить программы работать, заново распечатать рапорты и все выключить. Закончив, Воорт выдергивает вилку из розетки. Потом оттирает запах виски при помощи ароматического мыла и бумажных полотенец.
К тому времени как он заканчивает, музыка внизу умолкает. Смех тоже. Свет в коридорах выключен. Из одной из гостевых спален доносится храп. Значит, Микки остался, не поехал домой. Уже легче.
Но когда Воорт добирается до собственной спальни, он видит, что Камилла завернулась в одеяло и повернулась к нему спиной. Торшер не горит. Спина под слишком большой для нее футболкой вздрагивает в такт с неровным дыханием. Она не спит.
— Камилла?
Нет ответа.
— Он спас мне жизнь.
Камилла оборачивается. В глазах — боль и смущение.
— Знаю, — жалобно говорит она. — Я ведь тоже была в воде. Когда он появился на той лодке, я сначала решила, что это мираж.
Воорт молчит. Начинает раздеваться.
— Ты прав, — покаянно вздыхает Камилла.
— Он просто пролил немного виски.
— Наверное, я злюсь на себя за то, что сержусь на него. Микки просто не имеет права быть слабым. Ты и он — самые сильные мужчины, каких я знаю. А я сержусь из-за того, что он отнимает время, которое ты мог бы провести со мной. Эгоистка.
Она снова отворачивается.
«Она потеряла работу. А я несколько недель пренебрегал ею, потому что покрываю Микки. Я даже не знаю, что она делает по ночам, пока я печатаю его рапорты. Слишком вымотан, чтобы спрашивать. По правде сказать, семье от нее больше толку, чем от меня».
— Ты не эгоистка, — говорит Воорт.
Он целует ее в плечо и голый залезает под одеяло. От нее потрясающе пахнет: духами, тальком и каким-то особым женским ароматом. Когда Воорт обнимает ее, у него уже стоит. Член прижимается к ягодицам. Идеально подогнано, мелькает мысль.
— Ты говорила о десерте. Его еще можно получить?
Камилла поворачивается к нему. Целует в щеку. И снова отворачивается.
«Похоже, нельзя».
Камилла лежит лицом к открытому окну, предпочитая жениху уличные шумы — ночное беспокойство бессонного города.
Через некоторое время Воорт засыпает; ему снится Тина Тадессе.
Она не сводит с него черных глаз, обнимает сильными тонкими руками. Во сне он чувствует теплый мускусный запах, смешанный с ароматом духов.
— Войди в меня, Воорт, — шепчет она. Очень, очень возбуждающе.
Даже во сне он заходит в этот день слишком далеко.
Глава 3
— Почему у нас больше денег, чем у других людей?
Восьмилетний Конрад Воорт стоит в форме детской бейсбольной лиги на крыше дома и снизу вверх смотрит на Большого Билла. Восхитительно теплая июльская ночь. Радио настроено на репортаж с матча «Нью-Йорк мете». Внизу полдюжины дядюшек развалились в деревянных креслах — пьют пиво, смеются над тем, как плохо сыграл Сталлоне в «Рокки-3», восторгаются игроком «Окленд атлетикс» Рики Хендерсоном.
— Билли Мартинс — величайший менеджер из ныне живущих.
Лето просто великолепное. Рон Рейган — президент, а мэр Коч[7] — главнокомандующий Полицейского управления Нью-Йорка — только что вернулся после дружеского визита в Каир.
— Обретут ли руины Нью-Йорка через тысячу лет такое же величие, как пирамиды Египта? Не думаю, — заявил Коч по возвращении.
Билл Воорт смотрит на сына сверху вниз; кажется, он всегда знал, что вопрос о деньгах когда-нибудь возникнет.
— У нас больше, потому что твой тезка выиграл сражение, а не проиграл его. Потому что Воорты разумно вкладывали деньги. Нам с тобой повезло, парень. Везение в жизни необходимо. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что игрок с первой базы из «Пауэллз райдерз» заявил, что я — богатенький придурок и что я живу классно потому, что он живет в дерьме. Так ему отец сказал.
Дядя Брам кричит:
— Эй, Билл, комиссар превращается в маленького коммуняку! Пошли-ка его в русский колхоз!
Дяди смеются.
Но Конраду как-то неуютно на душе при мысли о тощем, сердитом мальчике. Он вспоминает, что, когда игра закончилась, тот устало поплелся из парка в сторону бедных кварталов — в другую часть острова. В район, куда несутся под вой сирен полицейские машины. В район, который мелькает в заголовках криминальной хроники в «Дейли ньюс». В район, который
