Давно не создается [ничего, подобного] «Великим Одам»,[3] Я старею,[4] так кто же продолжит [такую поэзию]? «Нравы правителя»[5] заброшены в бурьян, Царства воевали, и все поросло терновником. Драконы и тигры пожирали друг друга, Воины с секирами покорились безумной Цинь.[6] Но как же ослабело правильное звучание[7] [стиха], [Лишь] с горечью и обидой восстал Скорбный человек,[8] Ян Сюн и Сыма Сянжу[9] поддержали спадающую волну, Поток забурлил, не ведая пределов. Но затем, хотя падения и взлеты чередовались десять тысяч раз, Установленные правила канули в пучину. А после периода Цзяньань[10] Избыточная красота стихов не заслуживает одобрения. Священная династия[11] возродила изначальную древность, Управляет, «свесив платье»,[12] ценит ясность и простоту. Толпы талантов идут навстречу ясному свету, Счастлива их судьба, все вольны, как рыбки. И культура, и природа[13] согласованно сияют, Как сонм звезд на осеннем небе. Я должен продолжить традицию «передавать, отсекая»,[14] Чтобы сияние продолжалось тысячи весен. И если я буду успешно следовать за Мудрым, Отложу кисть, когда поймают Единорога.[15] 750 г. * * * Среди интерпретаций встречалось мнение, что в этом стихотворении говорится не о поэзии, а о политике (Юй Пинбо). Однако большинство современных исследователей считают это стихотворение эстетическим манифестом Ли Бо и полагают, что весьма лестную характеристику танскому периоду, странную для 750 года, когда Ли Бо уже покинул имперскую столицу, где не реализовались его высокие гражданственные идеалы, следует воспринимать не как панегирик царствующему дому, а как надежду на возвращение к утраченным канонам высокой поэзии. Существует сделанный акад. В. М. Алексеевым комментированный перевод этого стихотворения (журн. «Восток». 1923, № 2).
Жаба поглощает Высшую Чистоту,[16] Пожирает луну — Яшмовый Чертог,[17] И блекнут ее лучи в Среднем небе,[18] Златая душа[19] луны исчезает в бездне. [Зловещий] Змей-радуга[20] входит в Пурпурные таинства,[21] Ослабляется утреннее сияние великого светила. Наплывающие тучи закрыли и солнце, и луну, Мгла тьмы пала на все десять тысяч вещей. Заброшенный дворец Глухие врата,[22] Еще вчера была [она в фаворе], а сегодня — уже нет. На коричном дереве тля,[23] и цветы не дают семян, С неба угрожающе опускается иней,[24] В бесконечной ночи остается лишь глубоко вздыхать, Я взволнован, и слезы орошают одежду. 753 г. * * * Некоторые комментаторы относят стихотворение к 724 г., другие — к 744 г. и даже к концу 750-х годов, в «жабе» видят намек на императорскую фаворитку Ян Гуйфэй, а в «змее» — на наместника Ань Лушаня, приближенного ко двору, а затем поднявшего мятеж против сюзерена; в «Великом Светиле» (6-я строка) можно увидеть намек на убывающее влияние императора (слово мин — свет, ясный — входит в его имя Мин-хуан).
