— Ну ладно, мужики, день прослужили — ни хера не поняли! Правильно? — И, выдержав паузу, продолжил: — Я не знаю, что вам там наплели в Союзе, но вкратце ситуацию объясню. Главное — шарить! Будете врубаться — будете жить нормально; нет — вешайтесь! Фамиди?[4]
«Молодые», не уловив смысла последнего термина, преданными глазами пожирали сержанта. По палатке прокатился нервный смешок. Командир отделения расплылся в своей самой искренней улыбке и, ткнув одного из духов пальцем в грудь, спросил:
— Как зовут, служивый?
— Юра… — На кроватях, как по команде, дружно и дико завизжали от восторга.
Солдат быстро поправился:
— Рядовой Поляков, товарищ сержант! — И, видимо, совсем уж с перепугу тихо добавил:
— Юрий Владимирович…
У дедулек от такого ответа начался тихий истерический припадок; кто-то, задыхаясь от смеха, сполз с койки и забился в неподдельных судорогах. Немного придя в себя и отерев слезы, сержант принялся за следующего:
— А тебя? — спросил он у маленького, смотревшего на него глазами верной собаки туркменчика. Не дождавшись ответа, наклонился и прокричал в самое ухо:
— Эй! Военный! Зовут как?!
— Хасан-бой…
— Ты че? Твоя по-русски не понимая? А?!
Паренек, подсознательно ощущая подвох, чуть помявшись, нехотя протянул:
— Плехо…
— Ну и откуда ты прискакал, такой разговорчивый?
И после очередной паузы. Давясь от смеха, опять прокричал ему в ухо:
— Эй! Военный! Родом откуда?!
— Туркмен…
— Эт точно! — К тому времени «старички» уже не смеялись — рыдали.
— Ну а ты, сокол?
— Рядовой Зинченко, товарищ сержант!
— А имя у тебя есть, рядовой Зинченко?
— Так точно! Александр, товарищ сержант!
— Толковый парень, говоришь… И откуда призвался?
— С Донецка, товарищ сержант!
— Слышь, Гора, твой земляк; а ты все плачешь, что один на весь полк с Донбасса.
Саша с надеждой взглянул на землячка.
— Ладно, бля, хорош тащиться! Слушайте внимательно! — продолжил командир
отделения. — Все, что вам нагнали про нас в Союзе, в том числе про дедовщину — лажа! Здесь боевое подразделение, и никто над вами издеваться не собирается. Но вы, духи, будете делать все то, что вам по сроку службы положено. Это ясно?! Нет — схлопочете сразу и без базаров. Да, Мыкола?
Самый маленький из всей пятерки, но почти квадратный сержант, стоявший перед «молдняком», чем-то напоминал бультерьера, готового в любой миг ринуться в атаку. Он, ничего не ответив, неопределенно покачал головой.
— По всем вопросам обращаться или ко мне, или к нему. Да! По особо личным — обращаться к Горе, он у нас комсорг…
— По палатке вновь прокатился ленивый смешок, а земляк только небрежно отмахнулся:
— Ой, не задрачивай!
— Слышь, Шурик, обломись… Кончай базар, отбой был! Нехотя протянул с кровати зам. старшины.
Тут Саше стала понятна причина неудержимых, доводивших лежащих на кроватях дедов чуть ли не до конвульсий, припадков смеха — мужики к тому часу уже успели хорошенько обкуриться.
— Момент! Ну что, все поняли?
— Так точно! — за всех ответил Саша.
— Ну, Гора, а у тэбэ дийсно зэмляк шаре, — с расстановкой выдавил самый здоровый из группы.
— Во бля! Никак у нашей птички голосок прорезался?! А? Братусь? — тут же съязвил сержант и продолжил: — Где-то через неделю — большая операция, поэтому каждый из вас будет закреплен за одним из старослужащих, а пока — готовиться к рейду. Глядишь, кто-то да пойдет. Ты, он обратился к Полякову, — садишься механиком-водителем на сто сорок восьмой борт. Пойдешь завтра после развода с техником роты в парк и, не приведи Господи, если машина не будет готова к выходу! — Он, указав на второго сержанта, добавил: — Это его БМП, он тебя за нее сожрет с ремнем, дерьмом и сапогами! А вы, соколики длинногривые, пойдете со мной и получите свои ПК.[5] Ты, Хасан, как там тебя дальше, пойдешь в отделение замка. Понял?! Ну да ладно, завтра поймешь… Ну а ты, донбассец, будешь тащить службу у меня. Да, Гора? — И, не дождавшись ответа, закончил: — Так, все! Подшились, побрились, подмылись — отлично. Отбой! Быстро… вашу мать!
Когда «молодята» улеглись, пятерка собралась на «военный совет». Костяк в ней, безусловно, составляли два человека — Шурик и Гора. Сержант, призвавшись из Днепропетровска осенью 1982 года, после двухмесячного карантина пришел в роту на должность рядового пулеметчика. Толковый, бойкий, язвительно-дерзкий, он уже через полгода в звании младшего сержанта командовал третьим отделением. В боевых ротах укоренилась продиктованная необходимостью традиция назначать на командные должности опытных солдат, а приходившие из учебных подразделений сержанты, разумеется, если они не проявили себя должным образом, могли до самого дембеля таскать ПК или АГС. То же самое относилось и к спецам.
Даже несколько серьезных «залетов» — а при возникновении конфликтных ситуаций Шурик, как правило, не церемонился и разрешал их самыми радикальными методами, не помешали ему получить эту, по солдатским меркам, привилегированную должность.
Став командиром отделения, Шурик проявил недюжинный талант прирожденного политика и, лихо обломив парочку зарвавшихся сержантов-старослужащих, тем не менее сумел построить прекрасные, дружеские отношения с замкомвзвода и зам старшиной, не говоря уже об офицерах. Пономарев открыто заявил, что по уходу Метели тот займет место замкомвзвода.
Гора же был полной противоположностью своему другу и постоянно терпел от него ежедневные и ежечасные, довольно едкие подначивания. Впрочем, не считая взводного и Братуся, Шурик был едва ли не единственным человеком в роте, кто мог позволить себе подобную вольность. Несмотря на спокойный и внешне флегматичный характер, Гора был главным калибром команды.
Придя в роту вместе со всеми, он буквально через пару недель заявил о себе тем, что одним небрежным, коротким ударом слева завалил самого страшного врага молодых солдат четвертой мотострелковой — замка второго взвода, старшего сержанта Гуся.
Эта почти двухметровая туповатая детина, немилосердно гонявшая всех салаг, для острастки вновь прибывших решила отыграться на довольно крупном и спокойном мальчике. Ну а для Горы, к восемнадцати годам имевшего звание кандидата в мастера спорта по боксу и богатый опыт уличных побоищ, этот неповоротливый, всего лишь на полголовы выше его ростом деревенский увалень вообще как противник не представлял хоть сколько-нибудь серьезной опасности. Да к тому же он был совсем непростой парень и буквально за несколько мгновений до того, как, походя «вырубить дедульку», просчитал, что ему эта наглость вполне может сойти с рук. И не ошибся… Старослужащие, с трудом проглотив горькую пилюлю, пошумели, поугрожали: «Сгноим ублюдка! До дембеля из дерьма не вылезешь, в нарядах подохнешь, душара!!!» — походили вокруг да около, однако, несмотря на «греющие душу сладкие обещания», связываться с резким и решительным юношей не рискнули.
К службе он относился спокойно, исполняя обязанности комсорга взвода и, будучи одним из лучших снайперов батальона, на операциях был чем-то вроде персонального телохранителя Пономарева. Это, впрочем, не мешало лейтенанту по возвращении в полк под предлогом «с земляка и спрос вдвойне…» постоянно донимать своего недавнего напарника. Шурику такое положение дел давало неистощимое поле
