для шуточек типа: «Слушай, Гора, а что у вас там, в Донбассе, все такие уроды или только ты с Пономарем?»
А еще он, успев пару раз побывать в госпиталях и уже, потом, пройдя двухмесячные курсы при полковой санчасти, получил назначение на должность внештатного санинструктора. Как парень обязательный, Гора натаскал из перевязочной марли, бинтов, всевозможных мазей, после чего по собственной инициативе начал добровольно лечить всю роту: климатические условия высокогорья способствовали тому, что самая незначительная ранка или даже просто царапина через пару дней превращалась в незаживающую месяцами гниющую язву.
Самым колоритным и мощным — поистине непотопляемым линкором в группе был Братусь. Этот хитроватый гадячский хуторянин удивлял всех тем, что в полном снаряжении — килограмм под сорок — мог раз десять подряд сделать на турнике подъем переворотом или выполнить пяток выходов на обе руки. Его единственной и всепоглощающей лазурной мечтой было поскорее отслужить, и причем так, чтобы по возможности его не замечали. Но с таким лицом и такими габаритами это вожделенное желание не могло быть осуществлено, ни при каких условиях, а поэтому он довольно быстро сообразил, что в команде пережить черную полосу жизни без любимой печки легче, и сразу очень органично вписался в маленький и сплоченный коллектив.
Наиболее тихим и уравновешенным среди них был Валера. Несмотря на внешнюю миролюбивость и незаметность, это был мозговой центр команды — в нем было столько внутренней силы, что его редкие и разумные предложения принимались всегда сразу и без особых обсуждений. Рыжий харьковчанин, весь как одна большая веснушка, был старше остальных на каких-то полтора года, но жизненным опытом и обстоятельной рассудительностью превосходил всех, вместе взятых. А еще Валера обладал какой-то удивительной, сверхъестественной интуицией, и если что-либо предсказывал, то можно было смело биться об заклад, что именно так все и получится.
Между ним и Горой шло непрестанное соревнование в области снайперского искусства, и буквально через шесть месяцев пребывания в части никто из солдат батальона не мог даже примерно сравниться с кем-либо из них. Впрочем, Гора сам неизменно признавал первенство за другом.
Последним в эту компанию влился ивано-франковец Мыкола. Тяжело переболев в Иолотаньском карантине дизентерией, он пришел в роту страшненьким, дистрофичным заморышем, да к тому же и ростом чуть больше метра шестидесяти. С такими физическими данными можно претендовать лишь на должность ротного чмыря первого класса… Но не тут-то было. Буквально за полгода он набрал былую форму и в борьбе мог запросто уложить на лопатки не только Валерку или Гору, но при желании даже и Братуся.
Отличившись на первых же операциях, Мыкола через три-четыре месяца после прибытия в 4-ю МСР был назначен на должность командира отделения и получил звание младшего сержанта. В то время как остальных, да и то еще не всех, только-только успели представить к правительственным наградам, он, единственный из всей пятерки, уже к году службы успел получить свою первую медаль «За отвагу». Кроме этого, парня назначили на должность секретаря комсомольской организации роты и готовили к поездке в Москву, на всеармейское совещание комсоргов.
То, что каждый из них выделялся из общей массы сослуживцев, было только половиной дела. Главное же заключалось в сплоченности. Любой дед батальона знал, что если кто-то по какой-либо причине схлестнется с Шуриком, то дело придется иметь не только с ним и Горой, но и остальные всегда окажутся рядом. А не появятся сразу, так потом придут… в любом случае. По этой простой причине их предпочитали не цеплять не только старослужащие и бабаи, но даже и разведчики, у которых культивировался дух тотальной агрессии, и слыли они самыми крутыми в полку — ну, по крайней мере, пытались казаться таковыми.
К чести этой маленькой «банды» следует сказать, что мужики ставили себе единственную задачу — обеспечить собственное достойное существование и, исходя из принципов справедливости, никогда или почти никогда первыми никого не трогали.
И еще: столкнувшись в карантинах с жестокой дедовщиной, а Гора, единственный из всех, с еще более изощренной, прямо скажем — изуверской, в афганских госпиталях, они, взяв на вооружение аксиому: «Самый крутой дед в прошлом — самое крутое чмо!», не только зареклись издеваться над молодыми, но, по возможности, не давали развернуться и другим. Благо, в боевых подразделениях, в отличие от тыловых, особой дедовщины вроде как и не было.
Уложив «детишек» и поболтав немного о своих проблемах, они, окончательно раскурив безотказного Гору, наконец-то «отбились» и сами.
Глава 6
К предстоящему выходу готовились как никогда основательно. Ознакомившись с местными условиями, комполка принял решение: оставив в лагере части только боевое охранение и дневальных от каждого подразделения, выдвинуться в полном составе на бронетехнике в район урочища Аргу, развернуться по фронту и не только прочесать все кишлаки долины, но попутно найти, а если возможно, то и восстановить старую дорогу на Кишим.
Безусловно, дорога из Кундуза в Файзабад являлась основной, самой трудноразрешимой проблемой полка. Воинская часть перекрывала отрезок от Кишима до Файзабада; напрямую через Аргу — чуть более тридцати шести километров. Но старую дорогу в начале восемьдесят второго перекрыли духи и якобы уничтожили. С тех пор колонны с продовольствием, боеприпасами, горючим и многим-многим другим доставляли к месту дислокации по окружному пути.
Протяженность так называемой «новой дороги» составляла сто-сто десять километров. Восемьдесят процентов пути приходилось на кошмарный серпантин, где ширина грунтовки не превышала и двух метров, слева шли крутые, местами нависающие карнизами скалы, а справа зиял отвесный, на некоторых участках глубиной до пятисот метров, обрыв. В дополнение ко всему по его дну с ревом неслась сумасшедшая Кокча. На всем протяжении «бадахшанского автобана» скорбными знаками стояли искореженные, обугленные остовы машин и бронетехники, и каждая новая колонна, без исключений, вносила свою посильную лепту в строительство этого сюрреалистического мемориала.
На контролируемом отрезке дороги расположилось семь точек: Каракамар, Первый мост, Артедджелау, Второй мост, самое гиблое место — Третий мост, покинутая «точка» Баланджери и сам Кишим с дислоцировавшимся в нем третьим и последним батальоном 860-го отдельного мотострелкового полка.
Именно его подразделения охраняли врытые по уши, на полкилометра обложенные минными полями, ни днем ни ночью не ведавшие покоя точки. Ему же был придан разбросанный по постам танковый батальон.
Проводили колонны в полк и обратно следующим образом. Вначале главные действующие лица — бронегруппа второго МСБ совместно с разведротой и саперами за три-четыре дня, ночуя на точках, доходила до Кишима, встречала автокараван и примерно за неделю возвращалась назад. Двое суток, не смыкая глаз, ее разгружали, и дней за пять пустые машины отводили обратно в Кишим. После чего бронегруппа налегке возвращалась домой. Зимой подобное мероприятие могло затянуться на месяц- полтора. Таких операций за год набегало пять-шесть.
Колонну проводили, в прямом смысле слова, пешком. Из-за постоянного минирования саперы вынуждены были всю дорогу идти впереди машин, и вся эта масса техники продвигалась со скоростью пешехода. И, тем не менее, всякий раз случалось, как минимум, два-три подрыва.
До 1983 года у духов считалось очень популярным еще и обстреливать автокараваны, но с тех пор, как часть получила новенькие скорострельные БМП-2, охоту к массированным дуэлям у них отбили, а одиночные выстрелы, понятно, не в счет. Кроме всего прочего, после каждого огневого налета на колонну ближайшим от боя кишлакам так перепадало, что от домов оставались торчать лишь огрызки фундаментов, и к концу восемьдесят третьего вдоль новой дороги стояли одни мертвые развалины.
Естественно, что для полкача решение задачи по восстановлению былого короткого пути являлось делом первостепенной важности. Он просто не мог позволить, чтобы два батальона пехоты и единственный
