например, должны быть в моем списке дважды: как мой друг и как друг Якова Петровича. Выходит, я должен буду написать о вас — ходит-де к Я. П., сидит у него в конторке и беседует с глазу на глаз! Никакого списка я им, проклятым писать не буду!
— Да, дело неприятное… Не должна ли я предупредить Я. П.?
— Ничего ему не говорите. Он теперь партийный, его оберегут. Да и никакого списка не будет.
— Не скажите, вас могут заставить написать там, в их присутствии.
— Ну если там, наспех, я им такого напишу, сам черт голову сломает, а не разберет. Ведь я малограмотный.
О Юсупове в ГПУ не забыли. Через две недели его опять вызвали. Он сослался на то, что занят прессами и не выбрал времени написать, начал жаловаться на директора, что тот стоит у него над душой и подгоняет. И правда, директор каждый день заходит смотреть, в каком состоянии работа над прессами. После всех этих объяснений и жалоб Юсупову дали еще три недели сроку.
И тут Юсупову повезло. Началась чистка ростовского отделения ГПУ и того гепеушника, что вызывал его и требовал список, посадили. О посадке гепеушника рассказал ему сам зав. секретной частью.
Мы с Юсуповым долго обсуждали: кому еще на нашем заводе могли дать задание составить список и, конечно, следить за указанными в списке. Перебрав всех мастеров и техников, мы решили, что вряд ли кто из них достаточно знает о взаимоотношениях между техническим персоналом. Мукомольщики никогда не появляются на макаронной фабрике, а макаронщики на мельнице; из химической лаборатории берут анализы во всех мастерских завода, но никогда не заходят в механические мастерские или в технический отдел. Зав. лабораторией ходит по всему предприятию, но она коммунистка и при ней никто языка не распускает. Так и решили — никого нет.
— Вы еще кому-либо рассказывали, что вас вызывали?
— Нет. Но расскажу Главному.
26
Наконец первый пресс был смонтирован и передан в эксплуатацию. В первые же дни он превысил производительность трех винтовых прессов. Все были довольны, даже товарищ Серб сказал:
— Наконец-то мы избавились от этой рухляди, винтовых прессов: на следующей неделе, когда Юсупов смонтирует еще два, мы выбросим остальные. Очень много времени они отнимают у мастерских на ремонт.
— Директор хочет, чтобы мы установили сразу пять.
— С остальными мы пока спешить не будем, мастерские должны готовиться к годовому ремонту.
Мне прессы нравились, я иногда останавливалась просто посмотреть на них. Каждая линия пресса была обдумана и вычерчена мной; взглянув на любую деталь, я знала, почему она определенной формы и размера, и вспоминала, какие именно соображения заставили меня сделать ее такой. Нижняя часть пресса, камера для теста, которую мы использовали от винтовых прессов, была немного несоразмерна с верхней, гидравлической частью, но это не завис ил о от меня.
После того как прессы поработали пару недель, директор вызвал меня к себе в кабинет.
— Вот что, тов. Богдан, вы сделали хорошие прессы. Я знаю, вы очень много потрудились над ними, и наше парт, бюро и я считаем, что вас нужно особо наградить за это. Мы хотим послать в Наркомат ходатайство о награждении вас и Юсупова орденами. Что вы скажете на это?
— Думаю, награда будет выше моих заслуг.
— Не скромничайте, мне гл. инженер объяснил, какое это большое достижение с вашей стороны. А как вы считаете работу Юсупова?
— Если бы Юсупов не придумал приспособлений к нашим станкам и не сумел обработать детали на месте, прессы и до сегодняшнего дня не были бы готовы.
— Вот и хорошо, я хочу, чтобы вы написали для меня докладную записку об этом, которую я пошлю в Наркомат с ходатайством о награждении. Напишите о себе и о Юсупове.
— Что же это, я должна буду себя расхваливать? Это нехорошо, почему гл. инженер не напишет?
— Нужно будет указать краткую биографию, и я боюсь, что он занят и затянет дело надолго. Вы можете не хвалить себя, мы это сами сделаем. Расспросите Юсупова о его биографии и напишите для себя и для него.
Этот разговор меня не удивил. Предложение послать ходатайство о награждении меня и Юсупова исходило от треста, как обещал нам это Печкин.
Я пошла к Юсупову за биографическими данными. Он казался очень довольным. Несмотря на то, что он всем старался дать понять, что моя часть работы над прессами была чисто технической: 'рассчитала по книжке, вот и вся ее заслуга', говорил он; видимо, беспокоился, что награда будет только мне.
— Как вы думаете, какой орден нам дадут?
— Думаю небольшой, что-либо вроде 'знак почета'.
— И то негде взять! Будем мы с вами красоваться с орденами на груди!
— Я бы предпочла денежную награду. Дали бы нам с вами по тысяче, неплохо бы было!
— Об этом не беспокойтесь, 'орденоносцев' не пропускают ни при одном премировании: к Октябрьской Революции премия, к Первому Мая премия, перевыполнили годовой план, опять премия!
— И то правда.
Получение небольшого ордена у меня не вызывало чувства гордости. Конечно, было приятно, что Наркомат будет знать о моей работе, но небольшие ордена, вроде 'знак почета', выдавались главным образом стахановцам, а стахановцы не пользовались большим уважением, скорее наоборот, к ним относились чаще враждебно, так как их считали виновниками завышенных норм на производстве. Что было правдой.
Наташу пригласили на именины, и Давыдовна приготовила для этого случая ее самое нарядное платье. Но когда ее стали наряжать, она не захотела нового платья, а стала просить, чтобы надели ее любимое, красное. Красное батистовое платье с самого начала она очень полюбила и так часто его надевала, что от множества стирок оно полиняло и потеряло первоначальную свежесть. Давыдовна стала уговаривать ее надеть более нарядное, но я велела надеть ей то, которое она хочет сама.
Когда Наташа и Давыдовна возвратились домой, я спросила:
— Ну что, было тебе весело в гостях?
— Нет, не весело.
— Почему?!
— Все были в новых платьях, а я в старом. Лида меня спросила: 'Наташа, разве у тебя нет нового платья? Почему ты пришла на именины в старом?'
Услышав это, мне захотелось надавать форсистой Лиде шлепков.
— Не обязательно приходить в гости в новом платье, лучше всего надевать платье, какое ты сама считаешь самым красивым. А Лиде дурно и неприлично было делать замечания об одежде других, ты это помни и сама никогда не делай. Если кто пришел в старом платье, то, может быть, у него нет другого, или, может быть, как ты, надела самое любимое и говорить, что оно не хорошее, очень и очень некрасиво. Нехорошо огорчать людей, особенно на празднике!
Мои нравоучения пролетели мимо ушей Наташи.
— Это платье теперь не любимое, — сказала она.
Мне вспомнился похожий случай из детства Сережи, рассказанный его матерью.
Однажды ему дали надеть штаны, на протертые коленки которых были только что нашиты заплаты из новой материи. Заплаты ему очень понравились. Надев штанишки, он немедленно побежал к отцу и сказал:
— Папа, посмотри, какой я нарядный!
У него не было приятельницы Лиды, чтобы 'просветить' его, что заплаты не украшают одежды.
