борода, а изо рта луком пахнет. Пока он выстукивал ей грудь и живот, она отворачивалась, но потом он велел ей открыть рот, чтобы осмотреть горло, и она получила полную порцию его лукового духа. Ее стошнило, мама тут же все вытерла, сбрызнула подушку лавандой. Доктор стоял у окна, его крупное тело загораживало весь свет, и Полл слышала его слова:
- Лучше всего - в больницу. Я распоряжусь, чтобы прислали карету «скорой помощи».
Полл закричала пронзительно. Она кричала без умолку, хотя глотка у нее саднила от боли. Наконец доктор зажал себе уши, а мама взяла ее на руки, откинула ей волосы со взмокшего лба и промолвила:
- Успокойся, моя овечка. Неужели ты и правда подумала, что я отдам тебя в какую-то там больницу?
Потом мама завесила ей дверь простыней, смоченной в карболке, а жестяную ванночку поместила прямо у порога. Теперь всякий раз, выходя от Полл, чтобы приглядеть за другими детьми, мама могла сразу помыться и все с себя сменить. Но в первые кошмарные дни и ночи она выходила лишь изредка; когда Полл просыпалась, мама оказывалась рядом, меняла ей рубашку, отирала жаркий лоб. Иногда тетя Сара сидела с Полл, а больше никто. Только однажды Лили к ней зашла - когда мама, решив, что Полл спит, хлопотала внизу по хозяйству.
Полл дремала. И ей почудилось сквозь дремоту, что кто-то ее целует. Она открыла глаза и увидела Лили - красивое ее лицо очень серьезно, глаза глубокие и темные в свете свечи. Она приложила палец к губам:
- Ни звука! Я не должна заходить сюда. Милая Полл, поправляйся, пожалуйста.
Полл было больно говорить, но она проскрипела в ответ:
- Уходи, Лили. Ты заразишься скарлатиной.
- Я не боюсь, - благородно объявила Лили.
Она присела на постель и взяла горячую, липкую руку сестренки. Лили была в новой блузке с жестким отложным итонским воротником. Полл сказала:
- Но это же м а л ь ч и ш е с к и й воротник!
- Тетя Сара сказала, чтобы я его носила. Говорит, что мне хорошо, а я считаю, что ужасно, но ты же ее знаешь: хочет, чтобы мы были не как все люди. - Лили вздохнула, ее прохладная рука гладила руку Полл. - О, Полл, я только что из церкви, и о н за тебя молился!
- Ты про викария?
Лили кивнула и покраснела.
- Все плакали - так красиво он молился.
При этом воспоминании слезы наполнили ее глаза. Она глядела куда-то в пространство, губы чуть приоткрыты. Полл догадывалась, что сестра мечтала бы сама заболеть и чтобы викарий молился за нее - все прихожане на коленях, и он тоже, возведя очи к небесам. Полл подумала, что Лили и умереть готова, лишь бы викарий обратил на нее внимание.
Ей хотелось смеяться, но сил не было. Она прошептала:
- А тетя Гарри говорит, что он свою деревянную ногу отстегивает на ночь и ставит в угол. Неужели нынче опять воскресенье?
- Да. Ты проболела целую неделю. Мы все так за тебя боялись... - Слезы бриллиантами заблестели на кончиках ее ресниц, а одна сорвалась и покатилась по ее щеке. - Пожалуйста, Полл, не умирай! Мы все так тебя любим. Тетя Сара обещала купить мне велосипед, когда я выдержу летние экзамены, и я дам тебе покататься, если ты будешь послушной девочкой и выздоровеешь.
Когда она ушла, Полл расплакалась. Не потому, что сестра подумала, что она может умереть, а потому, что у нее ноги стали совсем слабые, она даже не верила, что сможет когда-нибудь прокатиться на велосипеде. Потом вошла мама, увидела ее мокрые глаза и спросила, в чем дело, но Полл не могла ей рассказать. Она отвернулась к стене и заплакала еще горше.
Может быть, эти слезы пошли ей на пользу. Она впервые хорошо спала, сновидения ее не пугали, и, когда она проснулась, лихорадки большене было. Она чувствовала себя измученной и слабой, но кости уже не болели, а подушка под головой снова казалась мягкой и удобной.
Ночь была на исходе. Окна приняли жемчужно-серый оттенок, а снаружи доносился какой-то мягкий скрипучий и настырный звук - может, это птицы просыпались? Их полусонный хор, встречающий зарю? Нет, не похоже. Она еще послушала, потом позвала:
- Мама!..
Мама повернулась в кресле у окошка:
- Да, моя ярочка!
- Послушай!
Звуки шли и шли. Щебет и шорох, чириканье, и попискивание, и низкий таинственный посвист, приглушенный вздох - будто тихое море набегало на гальку. И еще дрожащий блеющий звук, совсем музыкальный...
- Овец гонят, - сказала мама.
Она завернула Полл в одеяло и отнесла к окошку. День зачинался бледно-желтой полоской над коньками крыш. А внизу, на площади, где еще таились голубые тени, пастухи гнали стадо. Поскрипывали стянутые железными обручами колеса, топотали мягкие копытца, ягнята блеяли, а собака овчарка, подгоняя их, тявкала глухим баском, будто совестилась нарушить покой сонного города.
- А я думала, это птицы, - проговорила Полл, когда стадо скрылось из виду. - Звуки совсем как от птиц!
Мама приложила ладонь к ее лбу.
- А ты совсем не горячая, - сказала она. - И тебе лучше, правда?
Голос у нее был ровный, но счастливый, будто она не давала воли радостным слезам. Она снова уложила Полл, взбила ей подушку, улыбнулась:
- Может, сделать тебе горячего молока с медом?
- Нет, спасибо, - отвечала Полл. - Мне хорошо. А ты иди спи. Я буду слушать утро.
Шесть недель Полл не выходила, пока вся болезнь из нее не вышла. Мир сжался до размеров ее комнатки, а все, что за этими четырьмя стенами и окошком, - не больше чем спектакль, в котором ей роли не дано, она только слушать может. И некоторые вести оттуда ее радовали, а иные печалили.
Вот зазвонил колокол городского глашатая. По взрослому мужчине он пробьет семь раз, шесть - по женщине, и трижды- по ребенку. Полл лежала в постели и слушала сквозь дрему. О д и н удар... И цокот лошадиных копыт по площади. В т о рой... Т р е т и й... Вибрирующий звук не сразу замер в воздухе, будто колоколу больно было останавливаться так скоро. Четвертый, пятый, шестой - певучий голос смерти... Но нет, эти последние удары - только эхо первых трех. Мама вошла в комнату и сказала, что у Даусеттов умер ребенок. Нет, не маленький Том, а его трехлетний братик, неуклюжий такой... Полл испытывала какое-то странное чувство - и печаль, и в то же время возбуждение. Бедная Анни! Она, наверное, такая важная теперь: рассказывает всем в школе, что у нее брат умер, Арчи. Он лежит в гробу, лицо восковое, весь в цветах. И тут Полл вспомнила, что она т о ж е могла умереть, и заплакала. А мама сказала:
- Надо бы навестить эту бедную женщину. Я передам твой привет Анни, ладно? Как думаешь, она обрадуется, если я сошью ей платье?
Мамина швейная машина в передней комнате внизу строчила теперь все дни напролет. Заказчиков было много, но все равно мама нашла время, чтобы сшить платье для Анни - самое замечательное платье с вытачками на лифе, с кружевными манжетами и воротничком. Полл поглядела и сказала:
- Ей теперь нужны новые туфли. Какой толк от нового платья, когда туфли старые!
- Да, я подумаю, что тут можно сделать, - ответила мама. - У Лили есть пара башмачков, почти не ношенных, она из них выросла. Сгодятся на лето.
- Разве уже лето? - сказала Полл.
Да, пока она болела, настало новое время года. В первый же по-настоящему теплый день мисс Мэнтрипп повесила клетку с Крюгером в дверях своего домика, и протяжные трели дрозда проникали в
