хотела было рассердиться, но потом решила быть великодушной и лишь улыбнулась про себя.
Кришна тоже улыбнулся.
— У меня нет номера его телефона, но я помню его адрес. Он живет недалеко от Бэкингемского дворца. Улица называется Бэкингем-пэлес-террас, а дом номер четыре.
«У Саймона какой-то странный взгляд»,— подумала Мэри.
— Ты не ошибаешься?
— Вроде нет,— запнулся Кришна.— Его адрес был у меня в записной книжке. Но она вместе с чемоданом осталась во Франции.
— А! — протянул Саймон.
— Мы можем написать ему письмо,— предложила Мэри.
— Писать письмо опасно,— покачал головой Саймон.— Оно может попасть в чужие руки. Особенно если...— Он замолчал и покраснел.
— Если у нас есть имя или адрес, мы можем найти номер его телефона в телефонном справочнике,— подсказала Мэри.
— Пожалуй,— согласился Саймон. Он выглядел озабоченным и, вздохнув, добавил:—В лавке должны быть телефонные справочники. Поднимись туда и найди тот, который нам нужен, а я пока займусь его ногой. Я принес из дома эластичный бинт. Если крепко забинтовать щиколотку, то нога будет меньше болеть и он сможет на ней стоять.
— Я бы просил тебя не говорить обо мне так, будто меня здесь нет,—рассердился Кришна. Он лег на кушетку и вытянул ногу.— Можешь забинтовать, если хочешь,— добавил он таким снисходительным и любезным тоном, будто он король, а Саймон — один из его придворных.
«Жаль, что он не король,— подумала Мэри,— потому что, будь он королем, вся эта история стала бы совсем сказочной! Нет, он больше похож на единственного в семье, а потому избалованного ребенка».
— У тебя есть братья или сестры? — спросила она, и мальчики с таким удивлением взглянули на нее, что она не могла не усмехнуться в глубине души.
— Братьев у меня нет. А сестер пять, и мой отец очень опечален тем, что у него только один сын,— ответил Кришна. — А почему ты спросила?
— Просто так,— ответила Мэри.
«Пять сестер! — думала она, поднимаясь по лестнице.— Вот почему он так важничает. В Индии женщины прислуживают мужчинам. Сестры Кришны, наверное, крутились вокруг него день и ночь!»
— Письменный стол в углу у окна,— крикнул ей вслед Саймон.
Письменный стол она увидела сразу. В лавке было темно и пыльно — пыль не только лежала на мебели, но и клубилась в лучах света, еле проникавших сквозь грязное окно. И кроме того, в помещении было еще много такого, что стоило посмотреть в первую очередь. За всю ее жизнь, решила Мэри, ей ни разу не довелось видеть столько собранных вместе интересных вещей. Старая музыкальная шкатулка с крошечными барабанами внутри, которые застучали, как только она подняла крышку; часы, вставленные в фасад необыкновенной росписи фарфорового замка с башнями и бойницами; миниатюрная лошадь-качалка с крошечным алым седлом и с кудрявой гривой, сделанной, по-видимому, из настоящих волос; большая старая арфа, которая, когда она провела пальцами по ее струнам, издала какие-то пузырчатые звуки, словно на ней играли под водой.
Письменный стол спрятался позади арфы. Это был обычный письменный стол, заваленный бумагами, поверх них лежал стеклянный куб, в середине которого плавал странный лиловый цветок. Она подняла куб, он показался ей тяжелым и прохладным. Она посмотрела в него, потом перевернула, и лиловый цветок сначала растекся, а потом снова уменьшился. Она подняла куб к свету и принялась разглядывать через него свою руку: рука казалась огромной, стали отчетливо видны все линии на пальцах.
Она совсем забыла, что ее могут увидеть с улицы, и, когда в окно постучали, с испугу чуть не уронила куб. На секунду она забыла обо всем: чуть не разбила такую прекрасную вещь, которую никто ни за что не сумел бы починить! Но как только она поставила куб на место, ей стало страшно совсем по другой причине.
На улице возле лавки стоял кто-то и смотрел на нее. По какому праву она проникла сюда...
7
ЖАРЕНАЯ СВИНИНА И ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ
Сначала она не решалась повернуть голову, или, верней, была не в силах, а только стояла, словно окаменев, не отрывая глаз от куба.
— Ни с места, иначе тебя ждет смерть! — крикнул детский голосок, и она пришла в себя. А присмотревшись, увидела близнецов Полли и Аннабел. Их носы были так плотно прижаты к стеклу, что превратились в белые пуговицы.
Она бросилась к двери. Сверху дверь была закрыта на задвижку. Близнецы, хихикая и подталкивая друг друга локтями, с интересом следили за ней, пока она, взобравшись на стул, пыталась дотянуться до задвижки.
— А что ты здесь делаешь?—спросила Аннабел, как только она впустила их в лавку.
— Опять ворует,— торжественно возвестила Полли.— Она ведь воровка!
— А воровать нельзя, правда, Полли?
— Мы, во всяком случае, ей помешали.
— Бедная сиротка! — горестно заметила Аннабел.— Никто не научил ее тому, что можно делать и что нельзя.
Мэри, глубоко вздохнув, с шипением выпустила из себя воздух. Такими словами Саймон, наверное, объяснил им ее поступок. Какое унижение!
— Не бойся, бедная сиротка!—снисходительно улыбнулась Полли.— Успокойся. Мы никому не скажем.
— Я не воровала! — Мэри произнесла это с такой яростью, что они отступили, а взгляд их круглых глаз стал робким.— Я понимаю, что вы не ожидали увидеть меня здесь,— уже более спокойно продолжала она, — но ничего странного в этом нет. Саймон решил показать мне кое-что из вещей вашего дяди. Например, арфу и музыкальную шкатулку...
Она не рискнула пойти за ним в подвал, боясь, что они последуют за ней, а, подойдя к лестнице, крикнула:
— Саймон! Саймон! Полли-Анна здесь.
— Что?—Он подбежал к лестнице.— Что случилось?
— Пришли Полли с Анной,— беспомощно повторила она в надежде, что он закроет дверь в то помещение, где сидел Кришна, и что тому не придет в голову пойти за ним.
Саймон взбежал наверх.
— Чего раскричалась? Не могла просто сказать?—обрушился он на нее и, оттолкнув, загнал близнецов обратно в лавку.— Что вам здесь надо? Вы же знаете, что вам сюда вход запрещен. Трогаете вещи...
— Нас впустила она,— сказала Полли.— Она тоже трогала.
— Брала вещи в руки.
— Рассматривала их.
— Они решили, что я хочу что-нибудь украсть,— объяснила Мэри.
Саймон с минуту смотрел на нее, словно сомневался, не собиралась ли она в самом деле так поступить. Она не отвела глаз.
— Извини!—покраснев, сказал он.
— За что ты извиняешься?—спросила Анна.
— Ни за что.
