— За что? — притворилась Мэри удивленной.
— Ты сама знаешь...
Мэри пожала плечами.
— Где двое, там третий лишний,— сказала она. В глазах у нее стояли слезы.
— Не надо так говорить.— Саймон присел на корточки рядом с ней.— Я обязан это сделать. Не могу же я оставить его здесь одного в первую ночь. А тебя я просто не успел предупредить вчера вечером...— Он помолчал.— Можешь тоже остаться. Я хотел сразу тебе предложить. Если ты решила убежать от своей злой тетки...
Странно он как-то смотрит, подумала Мэри. Словно испытывает ее...
Что ему ответить? Ведь не скажешь: «Тетя Элис будет беспокоиться».
— Она заявит в полицию,— наконец сообразила она.— И снова мы все будем в опасности.
— Им и в голову не придет искать тебя здесь. Хорошо бы ты осталась. С тобой веселее.
Настроение у Мэри поднялось.
— Нет, рисковать не стоит,— твердо заявила она.— Я могу ежедневно приезжать сюда, привозить вам молоко и другую еду. Таким образом я принесу больше пользы.
Он кивнул, соглашаясь.
— Если передумаешь, будем только рады.
После этого все шло как по маслу. Они развели костер на полянке над обрывом, пекли картошку, которую принес с собой Саймон. Картошка, правда, подгорела и развалилась, потому что они не дождались, пока огонь выгорит и останутся одни угли, но они все равно с удовольствием съели ее, обильно смазав маслом, потом закусили холодной курицей и сэндвичами со свеклой. Выпили бутылку молока, съели вафли, сыр, фрукты и, наконец наевшись до отвала, улеглись спать на солнцепеке.
Когда они проснулись, Ноакс, который вместе с ними поел куриного мяса и затем залез обратно в корзинку, исчез. Они нашли его на краю поляны, где он, припав к земле, бесшумно и ловко, словно всю жизнь провел на трех ногах, подкрадывался к кузнечику.
Когда Саймон наклонился его погладить, он сначала зашипел, а потом, выгнув спину дугой, зарычал, как дикая кошка. Саймон поскорее отдернул руку, и Мэри засмеялась. Вот это прежний Ноакс!
— Ему лучше,— сказала она.— Сразу стало лучше. Прямо как в сказке.
Саймон порозовел.
— А это не простое место,— серьезно и смущенно сказал он.— Я всегда чувствовал, что оно волшебное. Здесь одним духом исцеляешься.
— И у меня уже не болит нога,— заявил Кришна.— Пока мы шли, болела, а сейчас прошла.— Он разбинтовал ногу и подвигал стопой.— Я могу бегать, прыгать и играть в игры.
И они играли, бегали, кричали, лазали по деревьям, купались в озере. И делали разные глупости. Мэри, например, висела на дереве вниз головой и корчила страшные рожи, а Кришна смеялся высоким, пронзительным смехом, похожим на крик птицы. Мэри вспомнила, что прежде только один раз ей довелось слышать, как он смеется. Это было, когда она провалилась в мусорный бак. Она спрыгнула с дерева и побежала за ним, строя все более и более страшные гримасы, пока он не упал на землю и, схватившись за живот, не простонал:
— Перестань, не то я умру.
Саймон, который обычно был таким благоразумным, спокойным и сдержанным, шумел больше всех. Он вопил, и горланил, и стоял на голове, махая в воздухе пятками. Одним словом, вел себя так, как человек, которого долго держали взаперти и вдруг выпустили на свободу.
Устав до потери сознания, они снова уселись возле почти погасшего костра, зевая и потягиваясь.
— Мне здесь нравится,— сказал Кришна.— В таком месте я еще ни разу не был. Хорошо, что я приехал в Англию. Большое вам спасибо.
— Не знаю, стоит ли ему благодарить нас,— сказал Саймон, провожая Мэри до шоссе, когда ей пришла пора возвращаться домой. Кришна остался на острове поддерживать огонь и присматривать за Ноаксом.— Не знаю, правильно ли мы делаем, что прячем его,— добавил он.
Мэри ничего не ответила. Мысли ее были заняты Ноаксом, который дошел вслед за ними до моста и остановился, глядя им вслед и махая хвостом. Не решил ли он, думала Мэри, что она его бросила?
— Во всяком деле,— медленно продолжал Саймон,— есть две стороны. С одной стороны, мы его, можно сказать, спасли...
— А разве нет? — удивилась Мэри.
— Пожалуй, да. По крайней мере, мы с тобой так считаем, но есть люди, которые могут рассуждать совсем по-другому.— Саймон нахмурился и помолчал.— Они будут утверждать, что мы его похитили.
«Как странно,— думала Мэри,— на острове Саймон вел себя как обычный мальчишка и ни о чем не задумывался, но стоило ему очутиться на шоссе, как он снова стал серьезным, терзается угрызениями совести и беспокоится о сущих пустяках».
— Чепуха все это,— заявила Мэри.
Но в тот же вечер произошло нечто такое, что заставило ее вспомнить слова Саймона.
После ужина она приняла ванну и сошла вниз пожелать дедушке и тете Элис спокойной ночи. Дедушка смотрел по телевизору последние известия, и тетя Элис, приложив палец к губам, попросила Мэри помолчать.
Мэри устроилась у ног тети. Ее так клонило ко сну, что она положила голову на костлявое колено тети Элис, и ей было очень удобно.
Тетя Элис замерла.
Мэри не слушала последние известия. Она закрыла глаза, и звук куда-то исчез.
— Хватит на сегодня. Я что-то устал. Мэри, дорогая, выключи, пожалуйста, телевизор,— вдруг сказал дедушка, и тут она услышала последнее сообщение.
Она уже дотронулась было до выключателя, когда диктор объявил: «По-прежнему нет известий о мальчике Кришне Пателе, который исчез во время перелета из Найроби в Лондон. Его дядя, у которого мальчику предстояло жить в Англии, вылетел сегодня утром в Париж для оказания помощи французской полиции в ее поисках. В аэропорту мистер Патель сказал...»
Мэри выключила телевизор, не дав мистеру Пателю высказаться. Сначала она опешила, но тотчас взяла себя в руки. «Хорошо, что этого не слышал Саймон»,— вот и все, что она подумала.
Она с улыбкой повернулась к дедушке и тете, потом зевнула.
— У тебя усталый вид, милочка,— заметила тетя Элис.— Надеюсь, ты не перегрелась на пляже?
— Нет. Мне сегодня было очень весело,— сказала Мэри.— Мне теперь все время весело. Хорошо бы, так было и дальше...
— А что может этому помешать, милочка?—удивилась тетя Элис.
10
ЛУЧШЕЕ НА СВЕТЕ МЕСТО
И веселье продолжалось. Каждый день был солнечным, безветренным и таким жарким, что роса успевала высохнуть еще до завтрака. Первый день на острове, второй, третий... Через неделю Мэри перестала считать дни; дни бежали, как бежит сквозь пальцы песок.
Что же касается угрызений совести, то они терзали ее самую малость, и то только вначале, когда она думала: «Как бы поступил Саймон, услышь он сообщение по телевизору?» — а потом решила написать
