брат набрал себе довольно пеструю, но чрезвычайно занятную команду.
«Это еще мягко сказано, — подумал Роберт. — Интересно, что она сказала бы, если бы узнала, что экипаж брата состоит из самых отъявленных головорезов?»
Какое-то время Роберт молчал — он не знал, как начать разговор. Наконец спросил:
— Сколько же языков вы знаете?
«Вопрос, конечно, глупейший, — подумал майор, — но должен же я хоть что-то сказать».
— Сколько языков? — Оливия пожала плечами. — Говорю на шестнадцати. Но читать могу еще на очень многих. Ведь для того, чтобы говорить, необходима практика и собеседник — носитель языка.
Оливия умолкла, и в глазах ее появилась грусть.
Роберт готов был рвать на себе волосы. Он понял: она вспомнила своего отца. Когда Чамбли рассказал ей об убийстве сэра Саттона, на лице ее появилось точно такое же выражение, как сейчас.
Тяжело вздохнув, девушка села на свернутые канаты — рядом лежали какие-то вещи, требовавшие починки. Роберт тоже сел. Он вдруг понял, что разговор об отце Оливии даст ему возможность направить беседу в нужное русло — пусть даже эта тема ей неприятна.
— Вы получали языковую практику, беседуя с отцом? Она кивнула.
— Обычно мы с ним поступали так: один день говорили на одном языке, другой — на другом. Таким образом, мы оба получали необходимую нам практику.
— Мне очень жаль, что он умер, — пробормотал Роберт. — Судя по всему, ваш отец был достойным человеком. Я знаю, что его очень уважали, пока…
Оливия пристально посмотрела на него и сказала:
— Вот именно — «пока». Да, вы правы, отец был порядочным человеком. И очень умным. Он говорил на тридцати языках и превосходно разбирался во всевозможных шифрах. Я надеялась, что научусь у него всему этому… когда-нибудь.
— На тридцати языках?! — воскликнул Роберт. — Веллингтон был бы от него в восторге. Он никак не может найти человека, способного дешифровать французские донесения, которые мы то и дело перехватываем.
Оливия взглянула на него с улыбкой.
— Может быть, мне определиться на эту должность?
— Я дам вам рекомендацию, когда мы прибудем на место, — сказал ей Роберт, делая вид, что не понял шутки.
Девушка рассмеялась. Какое-то время они сидели молча, слушая поскрипывание мачт и свист ветра в парусах. Роберту вспоминались их объятия в парке и поцелуй; Оливия же, занятая починкой одежды, думала о своем несчастном отце и о признании лорда Чамбли. Иногда, откладывая иглу, она внимательно осматривала свою работу. В один из таких моментов Роберт спросил:
— Это, кажется, куртка Акилеса?
— Да, Акилеса, — кивнула Оливия. — Я сказала, что ему пора обзавестись новой, Но он говорит, что эта — счастливая и что с ней он ни за что не расстанется. В каких же переделках вы с ним побывали? Можно подумать, что вы вдвоем сражались со всей французской армией!
Оливия стала осматривать куртку со всех сторон, время от времени показывая на огромные прорехи и заплаты, наложенные при прежних починках.
— Откуда, например, вот эта дыра? — спросила она. Роберт расхохотался.
— А что он сам об этом говорит?
Оливия фыркнула и, весьма искусно подражая говору слуги, сказала:
— Это что-то вроде комариного укуса. Один гнусный французишка выстрелил в меня, но я прихлопнул его как муху. — Она покачала головой и добавила: — Мне кажется, французы частенько в вас стреляли.
— Во всяком случае, французы не слишком нас любят, — усмехнулся Роберт.
Склонив голову к плечу, Оливия бросила на него лукавый взгляд.
— Скажите, майор Данверз, а хоть кто-нибудь любит вас?
Роберт молча пожал плечами. Он понял: Оливия спрашивала не только о его врагах — ее интересовала его жизнь, его мысли.
Девушка снова взялась за иглу. Майор же по-прежнему молчал. Внезапно он увидел Джемми Рейберна — юноша направлялся прямо к ним.
Роберт с облегчением вздохнул: теперь можно было не отвечать на вопрос собеседницы.
— Ну так как, майор, не пора ли нам приступить к тому делу, о котором мы с вами говорили? — Юноша ухмыльнулся и покосился на Оливию. — Если, конечно, вы уже поправились…
Роберт улыбнулся и поднялся на ноги.
— Пожалуй, теперь самое время, — ответил он. — Мне не хотелось бы ждать полного восстановления сил. Боюсь опозорить вас.
Оливия была в отчаянии. Ей казалось, что она уже почти пробила брешь в глухой стене, которой Роберт окружил свое сердце. Но тут появился Джемми и свел на нет все ее усилия.
Она хотела выяснить, что Роберту известно о Хоббе и почему он, с тех пор как услышал от нее это имя, стал ходить за ней по пятам — будто подозревал ее в каком-то ужасном преступлении, гораздо худшем, чем покушение на Чамбли.
И конечно же, она хотела, чтобы Роберт сказал: он находится рядом с ней не только по долгу службы, он верит ей и будет так же ей предан, как предан этому Ландо.
Оливия осмотрелась и вдруг увидела, что Роберт и Джемми расчищают место на палубе. Неподалеку от них лежали, сверкая на солнце, две сабли.
Как, они задумали фехтовать? Ему совсем недавно залечили рану, а он уже собирается фехтовать?
Оливия поднялась и направилась к Роберту. Внезапно ее остановил Акилес.
— Оставьте его, мисс, он сам знает, что ему надо.
— Оставить? Ни за что! Я потратила столько времени на его лечение не для того, чтобы его тут же снова ранили!
Но Акилес возразил:
— Ведь ему же надо готовиться. Пусть поупражняется. Между прочим, когда в последний раз в него попала пуля, я сразу зашил ему рану. И после этого мы две недели подряд скакали, не слезая с коней.
— Удивительно, что после этого он все еще жив, — пробурчала Оливия.
— Мужчину не следует держать взаперти, — продолжал Акилес. — Любому настоящему мужчине — в том числе и майору — необходима свобода.
Свобода? Оливия решила, что слуга имел в виду свободу от нее — от нее и от всего, что может отвлечь Роберта от службы, от исполнения своего долга. Да, конечно же, Акилес дал ей понять: в жизни Роберта нет места для нее, нет места для каких бы то ни было сердечных привязанностей.
Тут майор сбросил рубаху и остался в одних бриджах. Оливия вздохнула и отвернулась. Но это не помогло: все равно он стоял у нее перед глазами, и она никак не могла забыть момент его пробуждения во время болезни — замечательное зрелище представляло собой это обнаженное тело! Она не могла забыть его тепло и тот особый мужской запах, такой пьянящий и такой интимный.
Впрочем, мужчина, лежащий в лихорадке, раздетый и беспомощный, — это одно, а сильный и здоровый Роберт Данверз — совсем другое, еще более сильное искушение. Глядя, как он поднимает саблю и делает выпад, как его клинок то и дело сверкает в лучах солнца, Оливия представляла, как эти же руки обнимают ее и привлекают все ближе и ближе к теплу его обнаженного тела.
Она несколько раз моргнула, чтобы отогнать это видение, но оно возникало перед ее глазами снова и снова.
Конечно же, Роберт был опытным фехтовальщиком; он двигался быстро и уверенно, и в каждом его движении была просто убийственная грация.
Убийственная?
— Ведь у них тупые сабли, правда? — спросила Оливия, глядя на Джемми — тот еще не взял свою саблю.
Акилес кивнул.
— Да, такими не поранишься.
Оливия немного успокоилась. Окинув взглядом палубу, она увидела, что вокруг Роберта и Джемми стали собираться матросы — они громко спорили о том, кто выйдет победителем, и делали ставки, заключая пари.
Оливия знала, что Джемми — тоже опытный фехтовальщик, поэтому она за него не очень беспокоилась. А вот Роберт еще не окончательно поправился…
Наконец на палубе мелом очертили круг, ступив в который Джемми и Роберт стали лицом к лицу. Забыв про свое шитье, Оливия словно зачарованная наблюдала за происходящим.
Противники, не замечая ничего вокруг, пристально посмотрели друг на друга. Затем, не обращая внимания на крики окружающих, скрестили сабли. Клинки зазвенели — и Оливия вздрогнула. Ей вдруг показалось, что сабли не такие уж тупые.
— Вы уверены, что это для них не опасно? Акилес усмехнулся.
— Не беспокойтесь, пусть немного позабавятся! Оливия, сама того не осознавая, медленно пошла по палубе. При этом она не сводила глаз с Джемми и Роберта. Оба быстро двигались внутри круга, и то и дело убийственно звенела сталь.
Убийственно…
У нее возникло ощущение, что все происходящее — не просто игра, а нечто большее…
Роберт так слился со своим клинком, словно клинок был продолжением его руки; он уверенно отражал каждый выпад Джемми, и вслед за тем уже Джемми приходилось защищаться. Юноша, отражая удары майора, отступал все дальше и дальше. В своем клубе он, вероятно, почувствовал бы себя униженным, но здесь лишь улыбался. Тут матросы стали подбадривать его криками, и он, воодушевившись, снова атаковал Роберта, причем с той стороны, где у майора была рана. Оливия сочла этот прием не совсем честным.
Девушка довольно скоро поняла, что Роберт просто дразнит своего противника. В какой-то момент он вдруг сделал молниеносный выпад и выбил клинок из руки юноши. Сабля, сверкнув на солнце, взвилась в воздухе и, пролетев над палубой, воткнулась в борт прямо рядом с Оливией.
Какое-то время сабля раскачивалась из стороны в сторону. И примерно то же самое происходило с Оливией — она едва держалась на ногах. Наконец ей удалось сделать вдох — дыхание девушки прервалось в тот момент, когда рядом с ней просвистел клинок, едва не пронзивший ее.
Посмотрев на этот смертоносный клинок,
