величественной улыбкой открыла дверь.
Леди Хастингс, очевидно, не считая нужным соблюдать правила приличия, неодобрительно фыркнула при виде дам.
– Добро пожаловать, лорд Хастингс, леди Хастингс, – жизнерадостно приветствовала графиня. – Как мило с вашей стороны заглянуть к нам в столь ранний час!
Услышав голос леди Уолбрук, лорд Хастингс обернулся, но, к сожалению, в противоположную сторону, отчего оказался лицом к лицу с огромной статуей богини плодородия, присланной лордом Уолбруком с островов в Тихом океане. Нужно сказать, что графиня крайне гордилась подарком мужа и выставила его на всеобщее обозрение, несмотря на то что резчик наделил идола четырьмя пышными грудями и не изобразил хотя бы подобия одежды.
Сообразив наконец повернуться к двери, где стояли обе женщины, лорд Хастингс не смог скрыть, насколько шокирован экзотическим украшением гостиной.
«Господи! О чем я только думала, принимая его предложение?» – спросила себя Гермиона. Да уж лучше прожить жизнь в воспоминаниях о Рокхерсте, чем провести ночь с этим слизняком!
И теперь, когда респектабельный, достопочтенный лорд Хастингс возьмет назад свое предложение, ей, вероятно, останутся одни воспоминания…
Гермиона украдкой смахнула слезы, грозившие хлынуть потоком при одной мысли о Рокхерсте.
– О, Томас, как жаль, что я не могу быть той женщиной, которую желаешь ты!
– До нас дошли слухи… – начала леди Хастингс.
– Мама, я же предупреждал, что все скажу сам, – перебил лорд Хастингс.
Дама снова фыркнула.
– Да, но к чему тебе впутываться в столь омерзительную ситуацию?
Мать Гермионы, которая терпеть не могла дураков независимо от пола и возраста, выступила вперед:
– Лорд Хастингс, вы собираетесь разорвать помолвку?
– Видите ли, я намеревался сказать, что… – проблеял он.
– Да! – выкрикнула леди Хастингс, вскочив так порывисто, что едва не опрокинула чайный столик. – Конечно, он желает разорвать помолвку!
– Матушка!
Барон поправил фрак, стараясь принять внушительный вид.
– Сядьте, пожалуйста! Я сам все улажу. – Набрав в грудь воздуха, он мужественно взглянул в глаза графини. – Леди Уолбрук, я буду чувствовать себя лучше, если вы и леди Гермиона тоже сядете, ибо эта новость расстроит вас обеих.
Гермиона заметила, что он старательно избегает смотреть в ее сторону, однако, следуя примеру матери, уселась на ближайший стул.
– Мне стало известно, что последнее время леди Гермиона не слишком хорошо себя чувствует…
– О, милорд! – перебила леди Уолбрук. – Это всего лишь нервы: так часто бывает с девушками перед свадьбой. И у всех молодых дам время от времени бывают мигрени.
– Ну да, конечно, мигрени! – язвительно бросила леди Хастингс.
Барон послал матери укоризненный взгляд.
– По поводу нашей прежней договоренности, думаю, лучше…
Гермиона заметила, что он избегает произносить слово «помолвка». И все же, что заставило лорда Хастингса с такой поспешностью отказаться от невесты?
– …если кто-то будет так невежлив, что осведомится о причине, советую сказать, что причиной нашего расставания явилось слабое здоровье леди Гермионы…
Леди Уолбрук раздраженно вздохнула.
– Слабое здоровье? Никто не поверит подобному вздору! Род Марлоу всегда славился превосходным здоровьем! – Понимая, что неприятностей не миновать, она подалась вперед: – Если собираетесь разорвать помолвку, извольте объяснить почему, иначе я, сделав собственные выводы, поделюсь ими со всем городом. Возможно, всему виной ваша неспособность исполнять супружеский долг и навещать по вечерам жену…
– Это произвол, мадам! – вспылил лорд Хастингс. – Я пытался быть великодушным, хотя вскоре весь свет узнает, что ваша дочь была…
Дверь гостиной открылась, и Фенуик сунул нос в образовавшуюся щель.
– Миледи, к вам гость. Просит разрешения увидеть вас.
– Меня нет дома, – отрезала взвинченная до предела леди Уолбрук. – Ни для кого.
– Как прикажете, миледи, – ответил дворецкий, и, к полнейшему потрясению Гермионы, этот солидный и скорее всего единственный нормальный обитатель дома лукаво ей подмигнул!
Подмигнул?! Фенуик?! Неужели мир перевернулся?
– Итак, лорд Хастингс, на чем вы остановились? – спросила леди Уолбрук тоном, в котором каждый здравомыслящий человек расслышал бы опасные нотки. Графиню многие считали легкомысленной чудачкой, но когда речь заходила о ее детях, она превращалась в настоящую львицу.
