Забыв о застенчивости, она страстно ответила на поцелуй. Вжимаясь бедрами в его вздыбленную плоть.
Граф едва успел украдкой посмотреть в угол, где лежало платье, в надежде что узнает его. Недаром он весь день старался запомнить каждое, а заодно и дам, одетых в эти нарядные туалеты.
– Рокхерст, – шепотом напомнила она, – награда. И всякие мысли о платье вылетели у него из головы.
Он найдет его утром. А пока нужно выполнить требование дамы.
И не только…
Тело Гермионы ожило в тот момент, когда Рокхерст лег рядом и матрац прогнулся под его тяжестью. Она молча прижалась к нему, и их губы снова слились. Он целовал ее отчаянно, как умирающий от жажды. И она понимала… потому что испытывала то же самое.
Сегодня он остался жив. А в следующий раз? И в следующий? Что, если очередная рана окажется не столь уж обычной?
Безумное отчаяние владело Гермионой. Она хотела, чтобы он жил вечно. Всегда. Чтобы каждую ночь она безраздельно принадлежала ему. И чтобы каждую ночь пьянела от счастья.
Он ласкал языком ее рот, проводил по губам, вжимался в нее, но это был лишь первый вкус того, что будет… когда они соединятся.
Ее бедра приподнялись. Он поймал их и сжал.
– Боже, женщина, что ты со мной делаешь? – охнул он, прежде чем накрыть губами сосок и превратить в твердую горошинку.
«То же самое, что делаешь со мной ты…»
Она провела согнутыми пальцами по его спине, ягодицам, погладила окаменевшую мужскую плоть. Палец скользнул от влажного кончика до самого основания.
Теперь настала очередь графа потерять голову. Застонав, он налег всем телом на ее руку, продолжавшую его ласкать. И одновременно стал гладить ее, пока шелковистые бедра не раздвинулись сами собой. Вернее, незнакомка с готовностью их развела. Потому что знала, что может сотворить с ней его прикосновение. Куда может унести.
Так и случилось. Сначала его пальцы нашли тугой бугорок и быстро превратили его в водоворот желания. С каждым движением, каждым прикосновением подушечки большого пальца она стонала все громче.
Обезумев от неутоленной потребности, Гермиона хотела не только его прикосновений, она хотела его. И не желала ждать.
Перекатившись на Рокхерста, Гермиона приподнялась и опустилась на напряженную плоть. И охнула, когда он наполнил ее. Сейчас она стала неукротимой всадницей. Всадницей, внезапно оказавшейся в раю.
Она чуть отстранялась, медленно скользила вверх по его плоти, наслаждаясь каждым мгновением, и, когда лишь самый кончик касался ее лона, с громким вздохом опускалась вниз.
– Бесстыдница, – хмыкнул Рокхерст.
– Разве ты сам не чувствуешь? – спросила она, раскачивая бедрами.
На этот раз его тело поднялось, чтобы встретить ее. Наполнить. Проникнуть глубже. Теперь застонал он. О да, он все чувствовал.
Они долго терзали друг друга: он выходил из нее, пока она не всхлипывала из страха, что он сейчас совсем покинет ее, и старалась вобрать его в себя. Оба не спешили… пока нахлынувший на них жар не изменил ритма.
Гермиона изнемогала от желания, от неотвязной потребности найти освобождение не только для себя, но и для Рокхерста. Он снова поймал ее бедра и принялся насаживать на себя, пока она не потеряла рассудок.
– Рокхерст! – выдохнула она. – О пожалуйста! Сейчас!
И он понял, о чем она.
Обвил ее руками и перевернул на спину, накрыв своим телом. И вонзался в нее все глубже и резче, пока Гермиона не уперлась пятками в матрац. Не выгнула спину, чтобы встретить его выпад.
Весь мир бешено закружился. Тени и мерцающий свет сливались в одно большое пятно, а рев в ее ушах был всего-навсего эхом ее стонов.
Рокхерст задохнулся, обретя наконец разрядку, и последний лихорадочные выпады унесли и Гермиону в неведомое королевство, где она таяла в его объятиях и больше ничего не хотела видеть. Нигде больше не хотела оказаться.
Очень-очень медленно она возвращалась на землю. Рокхерст тем временем лег на бок, и она недовольно мяукнула, лишившись жара его тела. Достаточно было снова оказаться в кольце его рук, ощутить его тепло, его силу, как Гермиона сознавала, что она… нет, они находятся вдали от зла, которое, как теперь было известно, пряталось во мраке ночи.
Граф рассмеялся, схватил ее в объятия, и она с блаженным вздохом положила голову ему на грудь, на то место, где все еще бешено колотилось его сердце.
Какое счастье! Это она заставила его сердце биться так неровно. Это ее он ласкал так неистово!
Его пальцы играли с ее волосами, гладили плечо, лениво обводили розовый сосок.
– Обожаю твою грудь, – прошептал он, наклоняясь и целуя нежные полушария. – И обожал бы еще больше, если бы смог увидеть.
