морды на асфальт, оставляя длинную темно-красную дорожку.
Павел Константинович на глазах у десятков прохожих гнался за ними еще полквартала, а потом остановился, победно взрыкивая, так что издалека видны были его мощные окровавленные клыки. Кто-то закричал, стал показывать пальцами, но Мартикову было плевать, он упивался победой ровно столько, сколько позволили ему угасающие инстинкты зверя. Ровно пять минут.
А потом остался только человек, стоящий на четвереньках и тяжело дышащий. Глаза его обрели обычный цвет, подернулись пеленой. Губы что-то бормотали и роняли на землю розовую пену.
В магазин он не пошел, а вернулся обратно домой. В квартиру, маленькую и затемненную. Тяжело поднимаясь по лестнице, он увидел бомжа, сидящего на площадке между вторым и третьим этажом. Типичный бомж, грязный и дурнопахнущий (новый нюх бывшего старшего экономиста был очень чувствителен), при виде Мартикова он почему-то резко вскочил и прижался спиной к стене, изобразив на лице выражение крайнего ужаса. Казалось, он не знал, что делать – бежать по лестнице вверх или сразу выпрыгнуть в окно.
– Ты чего? – миролюбиво спросил его Павел Константинович.
Из бродяги словно разом выпустили весь воздух. Он обмяк и разве что не съехал по стене вниз. На Мартикова он больше не смотрел. Потом неожиданно промолвил:
– Так... не за того принял, извините... – ровным и твердым голосом, а потом, держась за стенку, прошел мимо Павла Константиновича и стал медленно спускаться вниз.
Мартиков не удержался и посмотрел ему вслед. Странный какой-то бомж, и самое что удивительное – даже чуткий звериный нос бывшего экономиста не мог уловить ни следа спиртного запаха. Бомж был трезв, причем уже несколько дней.
Разве такое бывает?
Впрочем, у Мартикова были проблемы посерьезнее, и он поспешил наверх в свою квартиру.
В свое логово.
А там он уселся на грязную расшатанную кровать, служившую в последнее время постоянным пристанищем дурных снов, и тоскливо уставился на желтоватый запыленный квадрат окна.
Мартиков чувствовал, как от его человеческой сущности остается все меньше и меньше, и она тает, словно запозднившийся кусочек льда на жарком майском солнышке. И еще он понимал, что этот процесс будет ускоряться. Что станет конечной станцией в этом безудержном экспрессе изменений? Кем он станет – оборотнем из сказок, жалкой отощавшей собакой?
– Оох... – простонал Павел Константинович, – но почему я?! Почему именно я?
Может быть, ему бы стало легче, узнай он, что не один такой в городе? Скорее всего, нет, для скрытого эгоиста Павла Константиновича Мартикова всегда самым главным было то, что происходит только с его персоной.
Именно эта черта характера и подвела его той же ночью к твердо сформировавшемуся решению. Люди из «сааба» могут остановить изменения и просят за это забрать чужую жизнь? Хорошо, он сделает это, он заберет ее, потому что нет на свете важнее вещи, чем продление своего, единственного, прекрасного существования.
Сидя на крыше дома и купаясь в свете луны, Мартиков улыбнулся – его звериной половине идея убийства была очень даже по душе.
4
– Отпустите... ну отпустите же нас... – вяло и плаксиво канючил Пиночет. Канючил, как пойманный за руку шкодливый ребенок, – Ну что вам стоит, а? Мы не скажем, никому не скажем! Ни властям, ни Босху, ни даже тому, в плаще... Вы только выпустите нас, нам плохо...
Действие происходило в мрачном, с темными кирпичными стенами подвале. На сыром бетонном полу, под рахитичным светом единственной засиженной мухами лампочки лежало два старых матраса, покрытых сомнительными желтоватыми пятнами. В матрасах жили клопы и еще уйма каких-то насекомых, от клопов, видимо, перенявших жажду человеческой крови. Покрытые плесенью оргалитовые щиты в углу, лысая покрышка да дверь составляли остальные предметы обстановки.
Дверь была закрыта, щиты никогда не сдвигались. Над каждым из матрасов на надежно вбитом в щель между кирпичами штыре висело по паре наручников – новеньких и весело поблескивающих. Между этими самыми наручниками и матрасами находились Стрый и Пиночет, опершиеся спинами о кирпичную кладку. В глазах их застыла смертная тоска.
Они попались. Попались очень глупым образом, а таинственный заказчик уничтожения «Паритета» почему-то не спешил на помощь.
Этот охранник... нет, это чудовище, почему-то находило удовольствие держать их здесь, в сыром, гнусном подвале, который располагался как раз под гаражом их похитителя. Неделю (страшно подумать!) назад, схватив за шиворот, охранник выволок напарников из полыхающего здания. Но не отпустил, а запихнул их в машину – старенькие «Жигули». После чего залез дам и резко тронул машину с места. Ехали в Нижний город с максимально возможной скоростью. Машину кидало на ухабах, подвеска угрюмо скрипела и жаловалась на судьбу. Когда переезжали мост, Стрый на ходу открыл дверь и попытался выброситься наружу, но их пленитель без особых усилий поймал его за ворот и затащил обратно, прошипев сквозь зубы:
– Тебе это дорого будет стоить, припадочный. На взгляд Пиночета – Стрый-то как раз припадочным не был, не то, что этот тип в камуфляже.
Он привел их сюда. Посадил на матрасы и приковал к стене наручниками так, что кольца больно врезались в кожу. Потом он остановился у порога и долго и оценивающе смотрел на сидящих. И надо сказать, что Пиночету этот взгляд очень и очень не понравился. Так, наверное, смотрят в магазине на подходящий кусок сырого мяса.
– Что вам надо? – спросил Васютко в лоб.
Но охранник только покачал головой и молча покинул помещение.
С этого и началось их заточение. Некоторое время спустя (по самым общим прикидкам, часов через
