времени, а на круглой пластмассовой голове вылезли все до единого фиолетовые волосы, сделав куклу похожей на жертву радиационного облучения. И лишь голубые глаза на этом обезображенном личике пялились все так же – стеклянисто и бессмысленно.
Налюбовавшись на свою находку, Васек быстренько соорудил голема, состоящего из картуза, вытертых джинсов с зелеными потеками краски, да высоких кирзачей-дерьмодавов, один из которых к тому же был напрочь лишен подошвы. Внутрь он напихал совсем уж неприглядного тряпья да прибавил для жесткости обломок старого весла, с облезшей до полной бесцветности пластиковой ластой. Поворочал свое создание из стороны в сторону, любуясь. Потом бережно уложил в лодку и приспособил сверху лысую кукольную голову. Для надежности повернул ее лицом вниз и укрыл бесформенной шапкой-треухом.
Результатом остался доволен, добавил еще плавника в костер и удалился в давно присмотренный домик сторожа – идеальное место для засады. Час ожидания прошел нервно. Василий тискал в руках заточку, пугливо водил глазами из стороны в сторону, выглядывал осторожно в окно.
Человек-зеркало явился к сумеркам. Шел он крадучись, осторожно, но сырой песок поскрипывал под его шагами и выдавал местоположение попавшегося в ловушку охотника.
И тут звук шагов затих. То ли услышал Мельникова преследователь, то ли ощутил, что его нет в лодочном сарае. Через некоторое время скрипы возобновились, и теперь они раздавались пугающе близко от окна домика. Почуял! Васек в панике огляделся, взгляд его обшаривал пустую конуру. И еще лодка на полу – лежащий кверху выскобленным пузом гроб. Мысль о големе, лежащем в лодке, побудила Мельникова к действию. Он с натугой приподнял плоскодонку и поднырнул под нее, успев напоследок подсунуть между ее толстым бортом и досками полу своего бушлата, чтобы не грохнула.
Здесь, как и положено в гробу, было очень темно и пахло трухлявым деревом. Какая-то мелкая взвесь сыпалась Ваську на голову. Чуть-чуть света проникало между полом и бортом, да и это был скорее печальный высохший призрак настоящего солнечного света – эдакий постаревший и полысевший солнечный зайчик.
Надо полагать, преследователь сейчас лезет в окно. Точно, глухой удар – пол слегка содрогнулся. Тяжелые шаги прошлись вдоль борта лодки сначала в одну сторону, потом в другую. Мельников замер, стараясь не дышать. Звучащий из-за толстого дерева глухо, голос неразборчиво произнес ругательство, а затем на борт плоскодонки обрушился мощный удар, затем шаги проследовали к окну, и через пол передался мощный толчок – это Витек покинул сторожку одним длинным прыжком.
Мельников перевел дух, пот градом катился с него, по спине колючими лапками бегали мурашки. Больше он не медлил. Сильным толчком опрокинул лодку, которая таки грохнула, перелез через подоконник и разом охватил взглядом сарай. Темная высокая фигура входила в один из открытых торцов хибары. Дальнейшее случилось быстро, и последующая скорая смена гаммы чувств вызвала в крови пятидесятилетнего бродяги целую бурю адреналина и полное расстройство нервов.
Витек склонился над фальшивкой, нервно поводя длинным и зловеще выглядящим ножом. Странно, раньше он не пользовался оружием. Пришелец заподозрил неладное, стал оборачиваться, но Мельников был рядом и последний метр преодолел почти тигриным прыжком, одновременно выбросив вперед руку с зажатой заточкой.
– НА! – завопил Васек, втыкая заточку в тело своего монстра, своего кровного врага, который всегда будет с ним: – НА, СЪЕШЬ!!! НА, СЪЕШЬ!!!
Враг вздрогнул всем телом от первого же удара, качнулся назад и вырвал заточку из ослабевшей враз руки Василия.
Потому что пред ним был не Витек. Мельников вообще не знал этого человека с непримечательным лицом и в такой же непримечательной одежде. Он и теперь казался непримечательным, хотя лицо его искажала гримаса боли, а куртка обильно пропитывалась кровью. Просто – раненный ножом непримечательный человек. Заточка так и осталась в ране, болтала своей замотанной в изоленту рукояткой.
– Вор... – сказал непримечательный, закатывая глаза.
– Кто вор? – спросил Мельников. Он не знал, что делать. В его мышеловку попал не хищник. Ну, во всяком случае – НЕ ТОТ хищник.
– ррон... – выдохнул непримечательный и сполз на землю, скрючившись там, зажав рану руками.
– Да что же это?! – вопросил Василий слезливо. Он был в отчаянии, и черная вуаль безысходности окутала его плотным облаком. И потому, когда он услышал другие шаги, совсем рядом с сараем, то уже не удивился. Он ведь знал, что Витек придет, так ведь?
И тот вошел в лодочный сарай, сияя окостенелой своей улыбкой, и сразу отрезал Мельникова от тела его нечаянной жертвы, а значит – и от заговоренного оружия.
Василий бежал. В конце концов, это было единственное, что он научился делать мастерски. И в сгущающихся сумерках потусторонняя тварь преследовала его и не давала ни передохнуть, ни остановиться, и почти нагнала Васька на перекрестке Центральной и Большой Верхнегородской, но в этот момент в городе выключили свет.
Высокий, сияющий синим фонарь, к которому прислонился отдышаться несчастный беглец, вдруг погас и, следом за своими разноцветными собратьями, погрузил перекресток во тьму.
И в этой тьме хищник прошел мимо, а Василий слышал его шаги совсем рядом, слышал, как они удаляются дальше по улице. Химеры тоже могут ошибаться? Стоя в густой чернильной мгле, которая пока была спасением, Мельников подумал, что зеркало на то и зеркало, чтобы отражать не только все достоинства своего хозяина, но и все его недостатки с пугающей, бескомпромиссной резкостью.
А в темноте, по счастью, Василий видел очень и очень плохо.
12
В непроглядной черноте город сиял, как бесчисленное скопище маленьких желтых светлячков. С одной стороны они кучковались так плотно, что временами сливались в целые пятна желтоватого света. С другой – их было поменьше, и любили они индивидуальность, и было так, что за несколько сот метров не было больше светляка, способного разогнать тьму.
Тьма это знала, и ночью город заливало темным потоком, в котором тонуло почти все, кроме проспектов Верхнего города. Вот они виднеются – тонкие солнечные артерии, по которым бегают искорки поменьше, тянутся, бегут сквозь колонию светляков, а потом вырываются на волю, в первозданную темноту области и устремляются в разные стороны – кто на Москву, кто на Астрахань, кто в Сибирь.
