личинки мух в открытой ране могли стать настоящей проблемой. Я промыла раны дезинфицирующим раствором и обработала средством от насекомых. Произведя необходимые манипуляции, я быстро наложила швы.
– Полиция нашла там же дохлую собаку, – продолжал Крэг. – Стаффордширского терьера. Чьего-то домашнего любимца.
Мне уже доводилось слышать, как дрожит голос Крэга. Он мог выдержать вид самого больного, самого истерзанного животного, но перед лицом намеренной жестокости терял самообладание.
– Как тебе это удается, Клара? Как удается оставаться такой спокойной? – спросил он меня однажды, а по его щекам ручьями текли слезы – нам тогда пришлось усыпить олененка, которому ватага подростков выколола глаза.
Он и остальные сотрудники считали меня бездушной. Как мне им объяснить, что меня никогда не удивляла людская жестокость? Я изо дня в день, сколько себя помню, сталкиваюсь с ней.
Открылась дверь, и я увидела Харриет. Судя по выражению ее лица, можно было предположить, что первый барсук сдох.
– Клара, ты должна подойти к телефону, – сказала она, маяча в проеме двери.
Я отрицательно покачала головой и подняла вверх руки в перчатках, все в крови и шерсти.
– Я освобожусь через час, – сообщила я и вернулась к своему пациенту.
– Клара, звонит твой отец. Тебе на самом деле нужно взять трубку.
Я вновь взглянула на нее и по ее полным слез глазам, в которых читался испуг, тут же поняла, что случилось. Значит, не барсук. Умер не барсук.
Я стянула маску и перчатки. Прижав трубку к уху, я слушала, что говорил мне отец, потом сказала, что позже ему перезвоню. Он продолжал говорить, когда я нажала кнопочку отбоя и отдала трубку Харриет.
– Я считаю, что плечевая кость передней правой лапы сломана, – произнесла я. – Если он переживет эту ночь, утром я его осмотрю. Может понадобиться интрамедуллярный штифт.
Харриет все еще находилась в кабинете, она нарочито старательно протирала телефон дезинфицирующим раствором. Краем глаза я заметила, как они с Крэгом обменялись понимающими взглядами.
– Все в порядке? – поинтересовался у меня Крэг.
Я медленно кивнула и продолжила шить. Я попыталась сконцентрироваться на этом занятии, а краем глаза видела, что Харриет что-то беззвучно говорит Крэгу, а тот изо всех сил пытается прочесть по губам. Он больше не смотрел на голову барсука, и мне не сразу удалось привлечь его внимание. Я подняла глаза.
– Кажется, барсук просыпается, – заметила я.
Крэг взглянул на стол и вспомнил наконец о работе.
– Клара, тебе нужно ехать. Быть с родными, – не унималась Харриет.
– Когда закончу, – бросила я, не поднимая взгляда. – Можешь проследить, чтобы образцы крови отправили в министерство окружающей среды?[3] Как там детеныши?
Она пожала плечами, последний раз взглянула на Крэга и вышла из кабинета.
Направляясь за вторым барсуком, я проходила мимо ординаторской. Трех осиротевших детенышей поместили в инкубатор. Их накормили молоком – специально разработанным продуктом для детского питания, которым мы выкармливаем новорожденных млекопитающих. И чувствовали они себя, как и ожидалось: лежали, сбившись в кучу, чтобы согреться, тяжело дышали и попискивали. Крошечные, испуганные, осиротевшие.
Совсем как я.
4
Небольшая лечебница Святого Франциска, где я работала уже около пяти лет, была основана католическими монахами в конце девятнадцатого века. Здесь лечили больных и раненых диких животных. В настоящее время наша ветклиника финансируется благотворительным фондом. Нам поступают пожертвования со всего мира, сотни людей получают статус наших «друзей» и годовой абонемент на посещение, а благодаря центру по работе с экскурсантами к нам каждый год приезжают тысячи посетителей. Мы лечим всевозможных диких животных, обитающих на территории Великобритании, – млекопитающих, рептилий, птиц, амфибий – независимо от их размера и тяжести повреждений. Только в крайних случаях, когда животное настолько пострадало, что дальнейшее лечение только причинит лишние мучения, мы усыпляем его некоторые обвиняют нас в том, что мы до смешного сентиментальны, в том, что мы разбазариваем пожертвования, которые можно было бы потратить более разумно. Лично я считаю, что люди сами вправе решать, на что тратить свои деньги, что жизнь любого существа, в том числе и самого крошечного, недоступного взору, даже самая короткая жизнь имеет свою ценность и предназначение.
Второй барсук не получил сильных увечий. Его осмотр и оказание помощи заняли у меня лишь сорок минут, потом я поместила его в клетку, чтобы он мог прийти в себя. Будем дальше наблюдать за его состоянием. Когда мы закончили, меня поджидала Харриет, и на сей раз я скрепя сердце вынуждена была принять ее материнскую опеку. Она решила уговорить меня взять отпуск, предложила сделать горячий сладкий кофе, старалась разговорить, чтобы я таки дала слабину и расплакалась у нее на плече. Харриет работала со мной уже пять лет, и я считала, что она знает меня лучше.
Я направилась в инкубатор, и Харриет была вынуждена чуть ли не бежать, чтобы поспевать за мной.
– Клара, к тебе посетитель. Он в приемном отделении. Какой-то доктор из Дорсета. Он ждет уже целый час. Я сказала ему, что ты занята, – что и говорить, сейчас не до него, – но он настаивал, заявил, что дело важное. Что-то насчет змей.
Я остановилась как вкопанная прямо посреди коридора, сзади на меня наскочила Харриет. Малышку, которую я спасла сегодня утром, отвезли на обследование в Дорчестер,[4] в больницу графства Дорсет. Если доктор хочет побеседовать со мной безотлагательно и раз уж он сюда приехал, значит, змея ее все-таки укусила. Как я могла недоглядеть? Я развернулась и уже через несколько секунд была в приемном покое. При моем появлении молодой мужчина в джинсах и свитере вскочил со стула, возле которого стояла большая сумка с ручкой через плечо. Он бросился мне навстречу, протягивая руку. Мы не были с ним знакомы, но, казалось, он нисколько е сомневался, что ему нужна именно я. Кто-то, видимо, описал ему мою внешность.
– Мисс Беннинг? Спасибо, что уделили минутку. Меня зовут Гарри Ричардс. Я работаю в отделении интенсивной терапии в Дорсете. Я действительно рад представившейся возможности получить у вас консультацию.
– Речь идет о малышке? – Я не могла вспомнить ее фамилию. – О девочке, которая поступила к вам сегодня утром?
– Нет, – ответил он, озадаченно глядя на меня. – Какая девочка? Я приехал насчет Джона Эллингтона.
– Вот как! – промолвила я.
Я не знала никакого Джона Эллингтона. За нашими спинами Харриет делала вид, что роется в документах.
– Как ни прискорбно, я вынужден вам сообщить, – продолжал доктор Ричардс, – что мистер Эллингтон сегодня утром скончался.
– Вот как. – Для меня ничего не прояснилось.
– Соболезную. Надеюсь, он был не очень близким вашим другом.
– Нет, – ответила я.
Сколько же может продолжаться этот бессмысленный разговор? Поскольку доктор явился сюда не из-за малышки, я потеряла к нему всякий интерес.
– Салли Джонсон порекомендовала мне встретиться с вами. Она сказала, что вы специалист по змеям.
Так, с меня довольно!
– Прошу прощения, но, думаю, тут какая-то ошибка. Я не знаю ни Эллингтона, ни Джонсон, и мне действительно пора…
