рациональное зерно.
«Уродливая корова» – гласила надпись.
27
Поэтому вместо того, чтобы насладиться горячим душем и упасть на кровать, мне пришлось искать банку с уайт-спиритом и отчищать входную дверь. Тот, кто нанес мне сегодня вечером визит, ушел совсем недавно – краска была совсем свежая.
Змея была прибита к двери обычным гвоздем. Она была дохлая, и я надеялась, что умерла она до того, как семь сантиметров железа пронзили ее тело. И змея, и гвоздь отправились в мусорную корзину. Об этом происшествии я не собиралась сообщать в полицию. Даже если они уже не считают меня жаждущей внимания бездельницей, что-то не хотелось мне рассказывать молодому констеблю, какие именно слова неизвестный написал на моей входной двери.
Как и большинство женщин, я плачу, когда злюсь. Пока я оттирала надпись с дубовой, окрашенной в голубой цвет двери, меня просто распирало от злости. А не так давно я чувствовала себя здесь в безопасности! Укрытой от посторонних глаз, от надоедливых взглядов, от назойливой доброты и снисходительных попыток завести дружеские отношения. Но события последних дней ясно дали мне понять: здесь я совершенно не защищена. И не важно, как низко опускаю я голову, насколько умело прячу от окружающих свое лицо, – всегда найдутся люди, считающие, что могут судить меня по тому, как я выгляжу.
– Не самое подходящее время для генеральной уборки.
Я так растерялась, как будто меня застали за актом вандализма. Я подпрыгнула и обернулась, потом бросила взгляд на дверь. На ней еще остались следы белой краски, но слов прочесть уже было нельзя.
– Вот уж не думала, что человек, занимающий такой пост, работает в ночную смену. – Это было первое, что пришло мне в голову, и слова прозвучали гораздо резче, чем мне хотелось.
Я заметила, что Мэт не сводит глаз с входной двери и вот-вот задаст мне вопрос, почему я счищаю с двери краску в начале двенадцатого ночи. По правде говоря, я не хотела, чтобы он спросил.
– Прошу прощения, не понял.
Он был не один. У его ног сидел молодой коккер-спаниель с умильной мордочкой и черной, густой, блестящей шерстью. Мэт шагнул вперед и коснулся пальцем белой полоски, от которой я не успела избавиться. Еще две минуты, и от краски не осталось бы и следа.
– Не спится? – вновь взялась я за свое. – Мы встречаемся исключительно по ночам.
– Я заходил к Клайву Вентри пропустить рюмочку. Да и Молли любит лунный свет. Я только свернул в переулок и сразу увидел, что ты яростно трешь дверь. Что здесь произошло?
– Ничего. – Я вытерла остатки краски и подняла с пола банку с растворителем.
Я вошла в дом, оставив Мэта с Молли у порога. Поспешила в кухню, выбросила тряпку и вымыла руки. Я почувствовала, как что-то мягкое уткнулось мне в икру, опустила глаза и увидела, что Молли тычется носом в мою ногу. Значит, и ее хозяин тоже вошел в дом. Я обернулась.
– Оттуда мой дом не видно, – сказала я.
– Совята нашлись?
– Откуда ты знаешь?
– Я приказал, чтобы мне докладывали обо всех происшествиях в поселке. Нашлись?
Я подошла к клетке, которая все еще стояла на стойке, и сделала вид, что заглядываю внутрь.
– Нет, – ответила я. – Не нашлись.
Он повернулся и подошел к двери черного хода – осмотреть задвижки, которые я прибила.
– Минувшей ночью ты закрывала двери на задвижки? – спросил он.
– Нет, они там исключительно в декоративных целях, – отрезала я.
– Ты и на совят орала? Поэтому они от тебя улетели?
– Со мной все в полном порядке. Не стоит меня проведывать. Уверена, у тебя есть масса более неотложных дел.
Мэт медленно покачал головой.
– Ты на самом деле не умеешь ладить с людьми, да? – Он явно опешил.
Я опустила глаза на пустую клетку. Разумеется, он был совершенно прав: я не умею вести себя с людьми, которым кажется, что они меня знают. Я, если уж приходится, предпочитаю общаться с людьми на профессиональном уровне, но, как только затрагиваются личные темы, внутри у меня все сжимается.
Близилась полночь, но Мэт и не думал уходить, а Молли уютно устроилась в кухне на коврике. Я могла бы сотнями способов намекнуть им, чтобы убирались, даже без свойственной мне грубости. Но вместо этого я подошла к стойке и стала наполнять чайник.
Мэт устроился на одном из стульев.
– Черный, с двумя ложками сахара, пожалуйста, – сказал он.
– Как Клайв? – спросила я, потому что нужно было что-то сказать.
Меня абсолютно не интересовал Клайв Вентри.
– Нервничает.
– У него, как и у остальных, развилась боязнь змей?
– О, думаю, Клайва несколькими змеями не испугаешь. Он что-то упоминал о родственниках, которые должны приехать, и у меня создалось впечатление, что этих родственников не очень-то ждут. Подозреваю, что, когда у человека много денег, следует ожидать повышенного и нежелательного внимания со стороны родни.
Я потянулась за кофейником и вспомнила о поселковом собрании в доме Клайва Вентри, о высоком мужчине, которого только мы с Клайвом заметили на верхней галерее.
– Кофе без кофеина? – спросил Мэт таким тоном, как если бы заподозрил, что ему в напиток подмешали какую-то гадость.
– Да. Извини. Засиделся за писаниной? Поэтому не спишь?
– Господи, нет! Я на службе четко с девяти до пяти. По вечерам я работаю над романом.
Мне показалось, что я ослышалась.
– Над чем?
Взгляд его серых блестящих глаз пронзил меня. Мне показалось, что я не смогу выдержать этот взгляд больше секунды. Я отвернулась и сосредоточилась на чайнике.
– Над историческим романом, – ответил Мэт. – События развиваются во время Англо-бурской войны. Две девушки из Шропшира становятся медсестрами-добровольцами.
– Ты меня разыгрываешь, – пробормотала я через плечо.
– Хочешь почитать?
Чайник вскипел. Я наполнила две чашки и рискнула взглянуть на Мэта.
– Ты очень странный парень, – вдруг призналась я.
Он засмеялся, неотрывно глядя мне в глаза.
– Лучшие мужчины всегда странные. Уж кто бы говорил!
Внезапное возвращение в реальность – почти как боль.
Я забылась. Чуть не позволила себе подумать, что я не… Я отвернулась, стиснув зубы и поджав губы.
– Вот не надо скрипеть зубами, – сказал Мэт. – Я говорю не о твоем лице.
Мне так хотелось его стукнуть! Не просто проигнорировать его, а стереть в порошок – я не раз так поступала, когда люди выходили за рамки приличия. Но не смогла. Я невольно взглянула на него.
– Тогда о чем?
– Что ж, если хочешь поговорить о странностях… Что скажешь о самой храброй женщине, которую мне доводилось встречать, но которая становится пунцовой и выпускает колючки, когда с ней заговаривают? О той, у кого тело олимпийской спортсменки, но вещи она носит такие, в каких мою тетушку Милдред и в гроб не положили бы? Мы вообще пьем кофе или просто чистим поры лица над паром?
Я протянула ему чашку. Он шагнул ко мне, взял чашку, но не отошел. Я уставилась на третью пуговицу на его рубашке.
– Ты живешь здесь уже четыре года и, держу пари, знаешь по имени всего человек пять соседей. Любой из них был бы счастлив стать твоим другом, но тебя больше интересуют ежики. Вот сегодня ты
