Даже издалека было заметно, что старушка умерла нелегкой смертью. Левая грудь опухла и побагровела. Отек уже распространился по телу: левое предплечье было больше правого. Тоненькая струйка крови указывала на рану прямо под ключицей. Возле головы старушки лежала подушка, вся в крови и рвотных массах, остатки которых виднелись и на щеке. Неужели кто-то решил, что яд в ее крови действует недостаточно быстро, и поэтому прижал к лицу подушку, чтобы ускорить процесс?
Ее жиденькие седые волосы потемнели от пота, а голубые глаза остались широко распахнутыми. Что в этой жизни стало последним, увиденным ею? Я не хотела об этом даже думать и, как будто в тумане, подошла к кровати. Путь показался долгим. Конечно, я знала правила: ничего не трогать, вызвать полицию – но мне было наплевать. Я хотела закрыть ей глаза и найти, чем прикрыть саму Виолетту. Вокруг рта засохла розовая пена: старушка харкала кровью. Я протянула руку, вспомнила, какой мягкой была ее кожа, и подумала, какая холодная она, должно быть, сейчас. Я коснулась ее виска, ощутив покалывание ее ресниц на своей коже.
Теплая!
Туман рассеялся, и я стала действовать быстрее, чем когда-либо в жизни, пытаясь найти хоть крошечные признаки жизни. Правой рукой я дотронулась до ее шеи, чтобы нащупать пульс на сонной артерии, а левой рукой открыла ей рот, наклонила голову, чтобы расслышать хоть малейшее дыхание.
Ничего.
Я достала свой мобильный, набрала трехзначный номер и ответила на вопросы, которые, знаю, были необходимы, но забрали так много времени. Наконец, положив руку на руку, я начала делать ей непрямой массаж сердца. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… когда досчитала до тридцати, я остановилась, откинула ее голову назад, открыла ей рот и проверила дыхательные пути. Два вдоха – и я продолжила нажимать на грудную клетку. Тридцать нажатий, потом опять искусственное дыхание.
«Не сдавайся», – твердила я себе, переходя от одного простого действия к другому. Типичная ошибка – люди слишком рано сдаются. Человека можно вернуть к жизни после пяти, десяти минут клинической смерти, нужно лишь поддерживать кровообращение, не давать умереть телу, пока не прибудет помощь, пока не применят кардиостимулятор, а легким в принудительном порядке не напомнят об их назначении. «Не останавливайся, – твердила я себе. – Заставь их работать, черт возьми, заставь их работать. Ради Бога, Виолетта, не сдавайся!»
«Нет, Виолетта, нет! Ну, давай же, еще одну минуту. Скоро здесь будет «скорая».
«Нет, Виолетта, ты не можешь умереть! Если ты умрешь, твоя смерть будет на моей совести. Не умирай, Виолетта, пожалуйста!»
Не знаю, как долго я делала Виолетте сердечно-легочную реанимацию, но я и сейчас искренне верю, что не сдавалась до последнего. Виолетта умерла незадолго до того, как я ее обнаружила, но все-таки уже была мертва. Даже если бы за мной по пятам примчались медики с самым лучшим дефибриллятором на изготовку, и они бы не успели. Она не ожила. И настал момент, когда я поняла, что должна ее отпустить.
Я подошла к шкафу, стоящему в углу комнаты, вытащила одеяло и бережно накрыла бездыханное тело. Снизу послышались возня, тяжелые шаги и голоса. Я села у тела Виолетты, говоря себе, что к нам войдут лишь через несколько секунд. Достаточно, чтобы как следует проститься. Оставалось немного времени в запасе.
Я ошибалась. Мое время, как и время Виолетты, вышло.
Часть 2
34
– Это все, мисс Беннинг?
– Да, – едва смогла вымолвить я – горло как будто сдавила чья-то сильная рука. – Все.
Инспектор Роберт Таскер, высоко подняв брови, взглянул на меня, поморщился и, обхватив голову руками, помассировал виски большими пальцами. Сквозь скрещенные пальцы в меня вперился взгляд его покрасневших от усталости карих глаз. В подобной ситуации я уже много раз бывала ранее. Я ждала.
– Когда прибыла полиция, – заговорил он, – она обнаружила вас сидящей у тела миссис Баклер. Ни малейших признаков того, что вы пытались реанимировать ее.
– Я как раз прекратила это делать, – ответила я.
– Именно в тот момент? – Таскер притворно громко вздохнул и опустил глаза на лежащие перед ним бумаги. – В начале шестого утра нам позвонила соседка миссис Баклер и сообщила о шуме в соседней комнате.
Он посмотрел на меня.
– У нас есть свидетель, который видел, как приблизительно в это время вы пересекли лужайку и направились к дому миссис Баклер. Однако, когда мы прибыли спустя двадцать минут, она была уже мертва – заметьте, мертва, – а вы просто сидели рядом, словно ангел смерти. Как долго вы применяли реанимационные меры? Сколько времени?
За спиной у Таскера часы, висевшие высоко на стене, сообщили мне, что уже почти полдень. Шестью часами ранее меня арестовали по подозрению в убийстве и доставили из дома Виолетты прямо в полицейский участок. Тут мне зачитали мои права и попросили пройти медицинское освидетельствование. Мне предложили воспользоваться услугами адвоката, но я отказалась, и меня препроводили в камеру. Приблизительно в половине одиннадцатого меня вызвали на допрос и допрашивали без перерыва больше часа, а мне хотелось только одного: свернуться калачиком и поспать. Хорошо хоть в камере я была одна.
– Под запись: подозреваемая отказывается отвечать на поставленные вопросы, – проговорил мужчина, сидящий рядом с Таскером, констебль Стивен Ноулз.
Ноулз был старше, приземистее и полнее Таскера. На его голове почти не осталось волос, чего нельзя сказать об остальном теле, судя по черным завиткам, выбивающимся из-под ворота и манжет его рубашки.
– Она была уже мертва, – выдавила я через несколько секунд. – Я пыталась спасти ее, но тщетно. Не имею ни малейшего понятия, когда начала и когда закончила реанимировать ее.
Таскер и Ноулз переглянулись. Я протянула руку, взяла кувшин с водой и поняла, что едва могу удержать его. Я вылила из него воду в стакан и залпом выпила. Когда начался допрос, кувшин был полон, а пила только я; по-видимому, лишь на меня окружающая обстановка действовала гнетуще. В кабинете, где мы сидели, не было ни кондиционера, ни окон – за час тут стало невыносимо жарко. Слишком яркий электрический свет, слишком казенная мебель, к тому же здесь воняло холодным потом и затхлым дымом. На стенах висели плакаты «Не курить», но полицейские принесли этот запах с собой, он въелся в их одежду и явился сюда, словно незваный гость.
– Похоже, в поселке вы подружились со многими стариками, мисс Беннинг. Это правда? – спросил Таскер.
– Боюсь, у меня в поселке нет друзей, ни молодых, ни старых, – честно ответила я.
– А как же миссис Баклер?
– Мы недавно познакомились.
– Это вы так утверждаете. И при этом столько денег потратили на ее собаку!
На мгновение я удивилась: откуда они узнали про Бенни? Неужели Салли рассказала? Или Мэт? Ни первое, ни второе предположение оптимизма не вселяло.
– Она была пожилой и немощной, – сказала я. – Я ничем не могла ей помочь и помогала хотя бы ее псу.
– Я бы сказал, пожилой и уязвимой, – уточнил Таскер. – Мисс Беннинг, сколько, по-вашему, стоит ее дом?
– Прошу прощения, что вы сказали? – Этот вопрос застал меня врасплох.
– Сейчас он в плачевном состоянии, но после ремонта за него можно получить тысяч двести. Может, и больше. Что скажете?
– Понятия не имею.
– Ой, бросьте! Насколько я знаю, вы и другие жители поселка постоянно получаете письма от
