— Клиентка? — кивнул на трубку Шамиль.
— Она. Отчета ждет. Платит деньги, имеет право… — Волков развел руки и улыбнулся. Потом вынул из бумажника свою визитку и протянул Кадырову. — Вот. Мало ли что… Только звонить лучше вот по этому, на трубку. Я в нашей конторе тоже почти не бываю. Волка ноги кормят. Ну, счастливо. Приятно было познакомиться, — протянул он руку, прощаясь.
— До свидания.
Петр вышел из офиса во двор, затем через подворотню на Московский проспект, сел в машину и, отъехав метров на сто, остановился, заглушив мотор.
Достал сигарету, прикурил, внимательно поглядывая в зеркало заднего вида.
Минут через десять из подворотни вышел одетый в длинное черное кашемировое пальто Шамиль Кадыров. Остановился у тротуара.
«Господи, — подумал Волков, — зачем же они все так одеваются? Им же на этот прикид только погоны пришить, и хоть на плацу выстраивай. Повзводно и поротно. И походка у всех одинаковая. И прически. А петлички — не обязательно, пехоту и так по глазам за версту видать. Пехота, она и есть пехота, взгляд у нее „сложноподчиненный“. Она, конечно же, вооружена. Но старший запросто и сортир драить может послать, чтоб службу понял. Впрочем, Шамиль у нас не пехота. Не рядовой боечек. А кто? Ну почему они, раз уж по форме одеты, знаков различия не носят?»
Еще минут через пять возле Кадырова мягко остановился большой черный «мерседес» с затемненными стеклами. Шамиль открыл заднюю дверцу и сел в машину. «Мере» отъехал.от тротуара, не обращая никакого внимания на поток автомобилей, перестроился в крайний левый ряд и, развернувшись в запрещенном месте, поплыл в сторону центра города.
Пропуская его мимо себя, Петр склонился на всякий случай к «бардачку». Потом распрямился, посмотрел вслед удаляющемуся «мерседесу» и подумал: «Бойтесь, однако, данайцев, дары приносящих, Виктор Аркадьевич…»
Завел двигатель, воткнул передачу и тронулся с места со словами:
— Это я сюда очень удачно зашел.
Глава 22
Когда Волков, раскидав кое-какие текущие дела, добрался наконец до квартиры на Кронверкском, на улице уже стемнело, и легкий морозец подсушил слякоть.
Ирина, открывшая ему дверь, была одета в темное шерстяное платье и источала тонкий аромат дорогого парфюма. Она поцеловала его в щеку, Петр, вдохнув чуть горьковатый запах свежести и еще чего-то неуловимого, поймал себя на мысли, что расследование-то — оно конечно, но и… исполнением обязанностей хранителя тела пренебрегать глупо. Ирина мягко отстранилась.
— Не время, товарищ…
— А ты Виктору и этому Шацкому говорила, что это отец тебе советовал, в случае чего, к нам обратиться?
— Говорила. Конечно, говорила, что это папин друг. Ну, может быть, очень давний, но все равно, я даже помню — они однажды созванивались в праздник какой— то, чуть ли не на День Победы. А отец после этого разговора даже рюмку водки выпил.
— Чего ж они тогда от меня шарахаются?
— Ревнуют…
— А работать мне как?
— Да они и не хотят, чтобы ты работал. Категорически. Мне Виктор час назад звонил, целую истерику закатил. Ты у него в офисе был, оказывается?
— Был.
— Ну вот. А у него какие-то неприятности из-за этого. И, конечно, я во всем виновата. Зачем я тебя наняла? Ты, мол, теперь везде и всюду нос свой суешь, а у него и без этого проблем выше головы, И чтобы я тебе запретила. Отца, мол, все равно не вернуть, ну и земля ему пухом, и светлая память, а живым людям нечего жизнь портить. Вот так, примерно.
— Ну?
— Что?
— Сворачиваем всю эту бодягу?
— Нет, — Ирина отрицательно помотала головой. — Не сворачиваем. Он может беситься сколько угодно. Он ведь весь в свою мамочку. Я же помню, как она меня ненавидела. Какие истерики отцу закатывала. Я же училась в английской школе, а Витька в обыкновенной. Сначала его, конечно,тоже в мою определили, я уже в пятом классе была, но потом посоветовали перевести в просгую. Чтобы комплексы в ребенке не накапливать. Не потянул он. А мне все легко давалось, я что, виновата? Мне интересно было. А ему нет. Ну, неинтересно и неинтересно, зачем же тогда завидовать? И ведь у него и папа, и мама — вот они, живые-здоровые. А я? Мне папа подарки тайком от этой… делал. И чтобы я теперь из-за каких-то там его капризов не выяснила, что с отцом произошло? Да провались он, чтоб его разорвало… Идем ужинать?
— Идем, — Волков встал с дивана. — А люстру эту, говоришь, подключить даже и не пробовали?
— Не-а, Здесь же и так света хватает. Бра вон у дивана, с двух сторон. Торшер. Я же говорю, отец ее просто так повесил. Сидит, бывало, и смотрит на нее, и выражение лица такое… ну, как у ребенка, честное слово. Я даже расстроилась, когда приехала. Что же это, думаю, он в детство впадает, что ли?
— Он без тебя купил?
— Ну да. Но потом вижу — все в порядке, до маразма еще далеко. Просто… он же и антиквариат любил не за то, что он дорого стоит, а за то, что красиво. Ведь когда лет сто назад кто-то графин какой-нибудь выдувал, он же не думал, что антикварную вещь делает, правда? Вот и люстра эта.
— Ну, в общем-то…
— Да ладно тебе. Мне она тоже дикой кажется. Но отцу иной раз еще и не такое нравилось. Пускай висит. Потом, может, подарю кому-нибудь. Тебе, например. Хочешь?
— Спасибо, конечно, но…
— Ага, струсил?
Они оделись, вышли из квартиры и, заперев дверь, стали спускаться по лестнице.
— А зачем ты в офис ездил? Ты же знал, что Виктора там нет.
— Потому и поехал. Он бы со мной разговаривать не стал и вообще спровадил бы. А так…
— Что?
— Да я и сам толком не знал, чего хотел. Но осмотреться-то надо? Поговорить, если. повезет, с кем- нибудь.
— Повезло?
— Весьма. С Шамилем коньяк пил.
— Да-а? А он какой? Я же его даже и не видела ни разу.
— Бандит как бандит.
— Это как?
— Как с картинки из учебника.
— Руки-крюки, морда ящиком?
— Ну да. Кулаки по пуду, щетина, перегар. Вы себе там так бандитов представляете?
— А что, нет перегара?
— От него пострашней, от него. бабками пахнет.
— Да шучу я. Я же не дурочка.
— Да Бог вас всех знает в ваших заграницах. Твердят про русскую мафию, а сами не то что еврея от чечена, нормальную тему от кидалова отличить не могут. Грязные деньги у них там, видите ли, отмывают… А вы что, спрашивается, когда деньги эти вам сливают, запаха не чувствуете?
— А чем они пахнут?
— Чем… — вздохнув, пожал плечами Петр и вдруг, сделав зверскую рожу, прорычал прямо в лицо Ирине жутким голосом: — Кр-ровищей!
Ирина отшатнулась. Волков расхохотался и открыл дверь парадной, пропуская ее вперед.
— Дурак! Вот дурак-то…
