– Доктора, говоришь? Мать их…, – недоверчиво протянул Давыдов. – Они иногда такое советуют, что волосы – на голове, спине и груди – становятся дыбом…. Мол, и курить совсем нельзя, и хмельное надо пить через день-другой, и с барышнями – раза три в месяц, не чаще…. Гниды вредоносные и очкастые, короче говоря! Ладно, мы же о сауне, вроде, толкуем? Очень интересная мысль, если вдуматься…. Почему всё должно быть непременно одинаковым? Мол, так принято веками, и никак иначе нельзя? Мол, не нами придумано, не нам и переиначивать? Такой подход, явно, не по мне! Я и русскую баню уважаю, и турецкую. Говоришь, и финская ещё есть? Хорошо, обязательно учтём…. Нарисуешь потом на бумаге – как и что? Заранее благодарен! Две печи, конечно, это не одна. И дров надо в два раза больше, и изба дополнительная требуется…. Но мы – гусары, чёрт дери, или кто?! Ещё не хватало – деньгами жаться! Обещаю: выстроить в своей деревушке – с первого же достойного карточного выигрыша – финскую сауну. Торжественно и клятвенно обещаю! Не забудь только чертёжик нарисовать потом…. Ну, пойдём, ещё погреемся немножко? Раз-другой, не более.
Они погрелись раз, другой, третий, четвёртый….
Банная «технология» изменилась самым крутым и кардинальным образом: «подбрасывали парку» они теперь крайне редко – один раз за два посещения парилки, не чаще. Да и вениками уже работали совсем по-другому, без былого рвения: никаких тебе резких ударов, никакого безжалостного хлестанья, сплошные нежные и почти невесомые прикосновения….
«Так, наверное, юные и непорочные гимназисточки парятся», – подумал (без всякой задней мысли) Пётр. – «Если их, дурочек наивных, конечно, в русскую баню затащить-заманить…».
Всё тело наполнила мягкая и бесконечно вязкая истома, всерьёз обещающая вечное счастье и неземную благодать. Казалось, что вот он – Рай. Распахни двери на улицу, а там – разлапистые пальмы, изумрудно-лазоревое море, белоснежный песок заброшенного пляжа и наяды, наяды, наяды…. Полуголые (полностью голые, чего уж там!), стройные, грудастые, длинноногие, соблазнительные. Согласные на всё и сразу…. И среди них – она. Целомудренная такая, гордая, недоступная, синеглазая, с загорелыми и аппетитными – до полного безумия – коленками…
– Эх, мать его! – от души выдохнул Петька, слегка захмелевший вследствие регулярного потребления гороховца. – Почему же всегда – всё – так позорно получается, а? Мечтаем о чистоте и непорочности, а сами, в это же самое время, скотам уподобляемся? Мол, мечты – это мечты, типа – святое…. Не сметь их трогать грязными и вонючими лапами! А – сами? Как последние гадкие свиньи – если не мечтаем о высоком – ведём себя…. Вот, тот же Бонапарт Наполеон. Говорят, мол, что натуральный герой воинский. Весь бесстрашный и гениальный такой из себя. Мол, рыцарь – без страха и упрёка.…А мне тут – по большому секрету – рассказали, что он, мол, с женщинами имеет дела интимные, даже сапог не снимая. Мол, ширинку расстегнул, и, вперёд! Типа – тупо подражая незабвенному шведскому королю Карлу Двенадцатому…. Вот же, уроды, охреневшие в лихой кавалерийской атаке! Мать их всех! Никакого, понимаешь, уважения к прекрасному и слабому женскому полу. Засранцы самовлюблённые и позорные!
– Как ты сказал? – оживился Давыдов. – Охреневшие в лихой кавалерийской атаке? Браво! Обязательно вставлю в очередную виршу поэтическую! Может быть…. Всё, брат Пьер, сворачиваемся! В том смысле, что перебазируемся в светёлку. Там накрыт нормальный стол. По крайней мере, я велел – накрыть…. Говоришь, мол, Наполеон Бонапарт ведёт себя, э-э-э…, неправильно и некрасиво в повседневной жизни? Ладно, учтём на будущее сиё мнение! Ежели подвернётся удобный случай, то и на честную дуэль вызовем корсиканца задрипанного и худородного, не погнушаемся. Поучим уму-разуму и хорошим манерам…
Намазав целебной мазью и перевязав Петькины обожжённые шею и большие пальцы рук, Денис церемонно объявил:
– Всё, банные процедуры на сегодня закончены! Можно смело менять позиции и приступать к дружеским посиделкам-разговорам…
Они оделись (в том числе, и в чистое исподнее) и, по выражению Дениса, передислоцировались в светёлку. То есть, в то помещение, где Петьке утром удалось поспать несколько часов.
Стол (раза в три-четыре – по площади поверхности – больше банного), действительно, был накрыт – тёмно-синей бархатной скатертью, украшенной жёлто-золотистой бахромой и такими же кистями по углам. А сама скатерть была плотно-плотно заставлена всем подряд.
«Блюда и блюдечки с аппетитными мясными и рыбными закусками», – занялся нудным перечислением внутренний голос. – «Тарелки и тарелочки, заполненные всякой разностью: солёными грибами, чёрной и янтарно-жёлтой (щучьей, сазаньей?) икрой, квашеной капустой, маринованной редькой, лесными орехами, маслом, творогом, мёдом…. Плетёные корзиночки и берестяные туески с ломтями ржаного хлеба и самыми разнообразными – большими и маленькими, круглыми и треугольными – пирожками. Посередине стола – вполне ожидаемо – расположено длинное серебряное блюдо с запеченным в русской печи молочным поросёнком, фаршированным гречневой кашей с изюмом. Ну, и многочисленные – самых разных цветов, расцветок и форм – бутылки, штофы и графинчики…».
– Проходите, проходите, господа подполковники! – приветливо махал здоровой левой рукой кучер Антип. – С лёгким паром вас, Денис Васильевич! С лёгким паром вас, Пётр Афанасьевич! Всё, как и было велено, готово. Стол накрыт, свечи зажжены. Давайте-ка, я ваши шубейки развешу на гвоздиках…. Пётр Афанасьевич, заодно и ментик с доломаном снимайте! Натоплено здесь – просто ужас до чего! Не приведи Бог! Это станционные олухи лапотные перестарались. Заставь дурака Богу молиться…. Доломан решили оставить? Оно и правильно, барин! Не дай Бог, сквозняк пробьёт случайный. Сквозняки, они завсегда случайные и нежданные, как первый снежок по срединной осени…
– Спасибо тебе, Антипка, – барственно (понятное дело!) и вальяжно пророкотал Давыдов. – Уважил, братец, уважил! С меня пара пятачков, купишь на ярмарке детишкам конфетки-леденцы…. Можешь идти, здесь мы справимся и сами. Отдыхай, спи. Завтрашним утром разбудишь меня. Смотри, не забудь!
– Когда точно будить, барин?
– Как солнце взойдёт, так и толкай меня в бок. Сразу после третьей петушиной переклички…
Антип раболепно и низко поклонился, почти коснувшись кончиками пальцев пола, набросил на плечи видавший виды зипун, нахлобучил на голову войлочный колпак и, пожелав хорошего аппетита и доброго сна, покинул светёлку, аккуратно притворив за собой дверь.
– Ну, брат Пьер, для начала накатим по перцовочке? – плотоядно потирая ладони, предложил Давыдов. – Как говорится, для улучшения аппетита и здорового пищеварения?
– Накатим, – вяло согласился Пётр, которому после банного перекуса и трёх литров гороховца пить-есть совершенно не хотелось. – Почему бы и нет? Перцовка – самый любимый напиток всех русских генералов…
– Намекаешь, что если будем усердно налегать на перцовку, то и в генералы выйдем быстрей?
– По крайней мере, точно, что не медленнее…. Предлагаю и тост соответствующий: – Ну, за наше генеральство предстоящее! Дай Бог, скорое и славное! Ура!
Перцовка оказалось на удивление горькой и злой, с ярко-выраженным сивушным послевкусием.
«Как бы, часом, ни стошнило – с такого мерзкого и отвратного напитка…. Позора не оберёшься», – забеспокоился Петька, усиленно занюхивая рукавом собственного доломана. – «Да, и вообще, неплохо было бы сохранить ясную голову, чтобы опять – случайно – не сболтнуть лишнего. С финской сауной, похоже, я выкрутился, но повторять и усугублять эту неприятную ситуацию как-то не хочется. Ни к чему это сейчас…».
«Во-первых, надо плотно, то есть, по-взрослому, закусывать», – тут же влез с советами надоедливый внутренний голос. – «Во-вторых, настоятельно советую – перейти на менее крепкие напитки. Например, на наливки и настойки. Вон, сколько бутылочек с цветными жидкостями! Розовые, малиновые, жёлтенькие, фиолетовые, изумрудные…».
– Отведай-ка, Бурмин, молочного поросёнка, – посоветовал Денис, от души налегая на холодец, – Свежатинка, только полтора часа прошло, как оторвали от сиськи.
– Не, мне бы чего попостней, – сыто поморщился Пётр. – Сам же говорил, что мне надо срочно похудеть пудика на два-три-четыре.
– Тогда птичек вкуси. Всяких и разных. От них, говорят, совсем не толстеют. Справа от тебя блюдо…
Пётр пододвинул к себе длинную и широкую керамическую латку, заполненную разнокалиберными
