«Остальные-то ребята, которым Алешка Бровкин вчера в кашу незаметно добавил хитрой микстуры доктора Жабо, совершенно и ни при чем! Жалко их… — ударился в философские рассуждения сентиментальный внутренний голос. — Но достоверность в нашем деле очень уж важна! Без элементарной достоверности любая — пусть даже и самая гениальная задумка — не стоит и понюшки нюхательного табака…»
Карл Жабо, внимательно осмотрев больных, важно объявил:
— Очень сильное пищевое отравление, государь! Виновата во всем, скорее всего, несвежая псковская солонина. Я, конечно же, выдам заболевшим укрепляющие настои и пилюли. Но, чтобы не было осложнений, необходимо всех скорбных животами срочно отправить обратно в Псков. Им сейчас нужна свежая молочная пища — на протяжении месяца… Где же взять парное молоко и нежирный творог в чистом поле? Прошу, государь, не спорить со мной! Извольте следовать в Псков! Хмельное? Полностью исключено! До полного и окончательного выздоровления…
Вообще-то, так разговаривать с Петром — в обычной и повседневной обстановке — было очень даже чревато и небезопасно: мог разгневаться, пойти наперекор всем и всему, в том числе — и элементарному здравому смыслу — при принятии своих решений… Но сейчас царь был очень слаб и аморфен: только безвольно и обреченно махнул рукой, после чего равнодушно согласился с французом:
— Ладно, увозите в свой Псков, морды! — скупым жестом подозвал к себе Егора: — Ты, Алексашка, ужо не ударь лицом в грязь! Хотя и трудно тебе придется — без фон Круи…
— Это точно, герцог-то наш — голова! — почти искренне согласился Егор и уверенно пообещал Петру: — Не ударим, мин херц, не сомневайся!
Герцог же, которому досталось больше других коварной и злой французской микстуры, только зло мычал и недовольно мотал головой…
Возки с заболевшими воинами, в каждом из которых находилось и по одной милосердной сестре (в царском расположился сам Карл Жабо, в герцогском — вместо милосердной сестрички — Алешка Бровкин), в сопровождении сотни Дикого полка, тронулись на юго-восток…
Перед тем как залезть в замыкающий возок, где располагались хворые солдаты, милосердная сестра Антонина — княжна Буйносова — недовольно и по-свойски поведала Егору:
— Вот, думали, что будем ухаживать за ранеными благородными офицерами, тем самым — женихов искать себе… А приходится — горшки подставлять под задницы солдатские! Амбре вдыхать — незабываемое…
Как только госпитально-больничный караван скрылся из виду, Егор тут же созвал всех полковых, батальонных и сотенных командиров, разложил на плоском камне (том самом, на который ночью ставил серебряные миски с кулешом, добавляя в них вязкую жидкость) карту и сообщил — неожиданно для всех:
— Господа офицеры, старая диспозиция, разработанная славным герцогом фон Круи, полностью отменяется! Прошу внимательно выслушать новую! Готовы? Тогда — излагаю… Первое, к хутору Эйво подходят только два батальона Петровского полка — с десятью полевыми мортирами, там же располагается и командный пункт — с полковником Федором Голицыным во главе.
— Слушаюсь, господин генерал-майор! — польщено вытянулся в струнку Федор.
По-приятельски улыбнувшись Голицыну, Егор продолжил:
— Эти батальоны и артиллерия через Аю не переходят, занимают позиции сугубо вдоль речного берега! При этом — немного шумят, пусть даже разожгут и несколько костров. Но солдатам тропы — к мызе Эрестфер — натаптывать старательно, всю ночь напролет, и даже все утро — вплоть до начала боя… При первых же взрывах и выстрелах — вернуться на наш берег, залечь в кустах — с ружьями на изготовку. Далее, два других батальона — с десятком пушек при каждом — ночью скрытно переходят через Аю: один — в двух верстах ниже по течению реки — относительно хутора Эйво, другой — в двух верстах выше по ее течению… Пока все ясно? Временные ночные стоянки батальонов — вот и вот! — ткнул острием своей шпаги, протыкая бумагу насквозь, в точки на карте. — Ночью — также старательно протаптывать тропы к Эрестеру! То есть получается, что пушки будут располагаться и с востока от мызы, и с запада… Теперь по Дикому полку. Полковник Исмаил-оглы!
— Здесь я, батька!
— Твой полк ночью, по снежной целине, обходит мызу с севера и занимает позиции вот здесь…
— Понятно, батька-генерал, исполним!
— Перехожу к главному! — Егор со звоном забросил шпагу в ножны. — За час до рассвета, Исмаил- оглы, посылаешь от своих позиций четыре десятка бойцов-ползунов, у каждого из которых должно быть при себе по три ручные гранаты. Ползуны обязаны совершенно незаметно и бесшумно подобраться вплотную к Эрестферу. Сейчас погода стоит ясная, безоблачная, поэтому, как только краюшек солнца показался из-за горизонта, так пусть ползуны и гранаты начинают метать…
«Даже если там и подготовлена коварная ловушка, то все равно шведы не будут ждать крепкого удара с севера!» — одобрил внутренний голос.
— Мои ребята, батька, совсем незаметно подберутся! — истово заверил Исмаил-оглы. — Совсем тихо, как волки степные…
Егор достал из внутреннего кармана камзола плоскую кожаную флягу, отщелкнул крышку, промочил горло двумя добрыми глотками крепкой медовухи и приступил к изложению завершающей части диспозиции, скупо размахивая флягой — словно короткой дирижерской палочкой:
— Как только отгремели взрывы гранат, западный и восточный батальоны, дав ползунам две минуты на отход, начинают прицельно палить из пушек по строениям и домам мызы. Первый залп — зажигательными гранатами, второй — картечными. Далее — так и чередовать… После десятого залпа стрельбу временно прекратить! После этого в атаку бросается Дикий полк, бешено и старательно визжа…
— Уж так будем визжать, батька, что шведы сдохнут от страха! — пообещал непосредственный и искренний Исмаил Оглы.
— Верю! — скупо и одобрительно усмехнулся Егор и поднял вверх руку, призывая всех к полной тишине. — Шведы в панике отступают к югу, на лед Аи. Здесь их встречает пушечный и ружейный огонь батальонов Федора Голицына. Дикий полк разворачивается и отходит на север. Снова начинают работать пушки восточного и западного батальонов… Дали по десять полновесных залпов и замолчали. Снова в атаку идет Дикий полк… Федор!
— Слушаю, господин генерал-майор! — дисциплинированно откликнулся Голицын.
— Как только поймешь, что достигнута полная и безоговорочная виктория, тут же даешь пушкарям команду: дать залп гранатами с китайской начинкой… Всем остальным: увидали в небе «потешные огни», все — бой окончен, общий и окончательный отход! Встречаемся на этом же месте, делаем краткий привал, перевязываем раненых, единой колонной дружно отходим на Псков… Да, здесь сегодня надо будет оставить с десяток пожилых и хилых солдат: пусть готовят горячую пищу — к возвращению боевых частей. И сестры милосердные пусть тоже здесь прохлаждаются, незачем их тащить с собой — в кровавую мясорубку…
Когда совещание было закончено, а все офицеры и сотники отправились поднимать свои подразделения на дневной марш, Федор Голицын озабоченно спросил:
— А ты-то, Александр Данилович, где будешь?
— Сперва пойду с восточным батальоном, а потом — уже перед самым рассветом — отъеду с башкирами Федонина на тот высокий холм, где стоит кирха. Осмотрюсь там немного, вдруг и интересное чего там сыщется…
Егор подозвал к себе Федонина — командира трех башкиро-татарских конных сотен, поинтересовался:
— А ты, любезный, в каком звании воинском состоишь-то у нас?
— Сотник я, батька генерал! — невозмутимо ответил башкир.
— Вот какой приказ тебе будет, сотник! Со мной оставишь пятьдесят своих всадников. С остальными ночью пойдешь вот сюда, — Егор пальцем указал на карту, где был изображен перекресток двух дорог, спросил строго: — Найдешь это место?
