не захочет его знать.
— Ступай домой! — напустился на него отец.
— Но, папа, — сказал Бенедикт, — я ведь только что...
— Ступай, ступай, — нетерпеливо продолжал отец, потом притянул к себе мальчика. — Бенедикт, — сказал он серьезно на своем родном языке, — послушай меня. Здесь тебе не место. Возвращайся назад, домой, к матери, к братьям.
Бенедикту нестерпимо захотелось попросить: «Папа, поговори с Джоем!»
Но отец прибавил:
— Ты же видишь, мы уже здесь, мы благополучно выбрались с завода. Ступай назад, домой.
— Папа, — промолвил Бенедикт, — я передал твое поручение...
Отец посмотрел на него, и выражение лица его смягчилось.
— А разве я в этом сомневался? — спросил он.
Бенедикт просиял.
— Папа, — начал он, понизив голос, — а будет...
Отец пожал плечами.
— Никто не знает, — ответил он. — Но тебе надо идти домой.
— Завтра я должен повидать отца Дара, — заявил Бенедикт во всеуслышанье, хотя это касалось лишь его одного.
— Да, конечно, — быстро согласился отец.
Бенедикт пошел прочь.
— Бенедикт!
Мальчик порывисто обернулся.
— Вот что, — сказал отец, — если они явятся и будут спрашивать обо мне, ты не...
— Папа! — укоризненно вскричал Бенедикт.
Отец улыбнулся и положил руку ему на голову.
— Знаю, знаю, — пробормотал он. — Я вовсе и не думал... — И, подтолкнув Бенедикта, приказал: — А теперь отправляйся.
Бенедикт поднял на него глаза.
— Папа, — спросил он, — ты потерял флейту?
Отец посмотрел на него непонимающим взглядом, затем сказал с нетерпением:
— Ты что, — ребенок?
Бенедикт отошел от него и на этот раз, уже не оборачиваясь, направился домой.
Обратный путь показался ему гораздо длиннее. Он задержался на холмах: прячась в траве, он искал птичьи яйца, но ни одного не нашел. Темнота осторожно нащупывала свой путь, словно когда-то здесь с ней произошло недоброе. Дул горячий ветер, от свалки тянуло зловонием. Бенедикт пошел дальше, отшвыривая ногой камешки, стараясь ни о чем не думать и не мечтать. Он засунул руки в карманы, прикасаясь пальцами к крепким мускулам ног, и шагал, почти не сгибая колени. Один раз он остановился, вынул руки из карманов и прислушался: казалось, откуда-то доносится приглушенный стук копыт. Бенедикт выпрямился, пристально вглядываясь в окружавшую темь. Только сейчас он заметил, что уже спустилась ночь, и вздрогнул, словно она захлопнула его в свою западню. Вокруг было гораздо темнее, чем всегда: ни на заводе, ни на шлаковых отвалах не мерцало ни огонька. Даже звезд на небе не было видно. В обычное время либо пламенеющий бессемеровский конвертер, либо плавка в доменных печах то и дело озаряли небо гигантской аркой света, и тогда позади мальчика вдруг появлялась его длинная, черная тень, — теперь же кругом стояла кромешная тьма.
Он забрел в густую траву. Наверно, здесь было запрятано гнездо, — какая-то птица поспешно захлопала крыльями и взлетела при его приближении. Он обошел это место из опасения раздавить яйца. На него нахлынули непрошеные воспоминания о том, как он искал Винса. Все это время он не переставая думал о старшем брате, был готов к внезапной встрече с ним; казалось, он вот сейчас увидит долговязую фигуру Винса на улице, на пороге дома или даже у своей кровати ночью и услышит шепот: «Отец дома, Бенни?» Винс постоянно снился ему; Бенедикт в сновидениях обошел всю страну в поисках брата. И вот сейчас ему снова мучительно захотелось увидеть Винса, и он мысленно пустился на его поиски; он ходил по бесчисленным улицам, взбирался на холмы, искал в незнакомых городах, в доках, на верфях, в сараях, амбарах, товарных вагонах. Он снова шел в Дымный Лог, бегал там по переулкам, заглядывал в закрытые ставнями окна и вдруг неожиданно увидел брата: Винс сидел, откинувшись в кресле, играя сигаретой, а перед ним, смеясь накрашенными губами, стояла обнаженная девушка. Винс тоже смеялся, только не так весело. Сигарета обожгла ему пальцы, он небрежным жестом протянул руку к девушке, а та разразилась громким смехом. Бенедикт закричал под окном, предостерегая брата: «Винс!» Но окно было закрыто, а тьма глушила звуки. Винс схватил девушку за набухшую грудь и нарочно обернулся к окну, чтобы поймать полный ужаса взгляд Бенедикта. Потом Винс подмигнул ему, оскалил зубы, насмехаясь над ним, и исчез вместе с девушкой.
Бенедикт явственно видел все это, сердце его гулко стучало; он стоял в темноте, напрягая слух. К лицу его прихлынула кровь, он весь натянулся как струна, сжатые кулаки в карманах вспотели. Темнота подошла к нему вплотную, протянула лапы, схватила его и, уже не выпуская из своих объятий, тесно прижалась, лаская и обволакивая его; она проникла в самое его нутро, прильнула прохладными, влажными губами к разгоряченному лбу, впилась острыми зубами в его приоткрытый рот. «Не делай этого, Винс!» — громко крикнул он, но Винса уже не было, — лишь его собственное возбужденное, горячее тело словно набухало во тьме, растворилось в ночи и, спотыкаясь, брело куда-то вниз по длинной лестнице, к наступающему рассвету...
Джой крепко спал и не пошевельнулся, когда Бенедикт, добравшись до кровати, улегся рядом с ним. Бенедикт знал, что на другой кровати лежит один Рудольф, всхлипывая во сне, и что Винса нет. Прижимаясь к костлявой спине Джоя, Бенедикт долго не мог уснуть, — он думал о Винсе. Где он и что с ним? Действительно ли Винс такой скверный и почему он, Бенедикт, как бы ни старался, не может почувствовать, что брат его дурной человек? И снова Бенедикта обожгло видение, посетившее его на холмах; он томился и горел как в лихорадке, а когда заснул, ему приснилась какая-то страшная ведьма.
Бенедикт пошел к дому священника кружным путем. Он выбрал этот путь, потому что заметил несколько солдат: они шли через Литвацкую Яму к холмам. Мальчик осторожно пробирался узким переулком, где было мало народу, но и сам не мог бы сказать, зачем ему понадобилось прятаться.
По обе стороны переулка почти сплошной стеной тянулись почерневшие, побитые ветром и непогодой коровники, откуда доносился запах навоза, иногда неприятно резкий, иногда мягкий и успокаивающий. За попадавшимися изредка заборами виднелись тесные огородики с аккуратными грядками. Надувшиеся бумажные мешки, которыми прикрывали рассаду, беспокойно стремились оторваться от веревочек и улететь. На некоторых грядках растения еще были накрыты стеклянными банками, но гряды сельдерея уже находились только под защитой бумажных мешков. В одном огородике деловито размахивала крыльями игрушечная ветряная мельница, хотя ветра как будто и не было. На крышах лежал налет рудничной пыли. Сожженное молнией дерево протягивало к небу свои искалеченные ветви, и солнце грело своими лучами его мертвенносерую, обнаженную сердцевину.
Бенедикт с тяжелым сердцем отворил калитку. Двор был весь в цветах и зелени. Усилием воли мальчик заставил себя подойти к дому. Прежде чем постучаться, он остановился и заглянул под крыльцо в поисках кошки с котятами, которых у него никак не хватало духу утопить. Но он увидел одну лишь паутину. На его стук никто не отозвался, но это его не удивило. Постучав еще раз погромче, он повернул дверную ручку и вошел в кухню. Цветочный горшок по-прежнему стоял на подоконнике, но герани в нем уже не было. Он увидел лужу на полу под холодильником — вода перелилась через край тазика. Бенедикт вытащил его и опорожнил в раковину. В кухне пахло едой, как в любой кухне, однако нельзя было сказать, чтобы дух святости вовсе в ней не присутствовал; нет, он затаился где-то подспудно, этот запах ладана, свечей, книг в кожаных переплетах, пропыленных церковных одеяний и тлеющих фитилей.
Он прошел через темную переднюю, бросив рассеянный взгляд на позолоченное распятье, потом в нерешительности остановился перед дверью в комнату. Его смущала тишина, царившая в доме. Может быть, подумал Бенедикт, отец Дар находится наверху? Наконец он постучал и немедленно услышал ответ —
