Другим, возможно, хватило бы на целый век, с лихвой даже.
Хаджинову — нет. Ему нужно было доказать, что его метод может дать сельскому хозяйству страны огромные, невиданные урожаи.
Конечно, один он ничего не сделал бы. Но он и не был один.
Многие советские ученые, селекционеры, кукурузоводы не переставали этим методом заниматься. Каждую осень собирались они на Кубанской станции. Придирчиво осматривали делянки, ощупывали каждый початок. До поры до времени в официальных документах про самоопыление молчали. Но пришел срок — надо было обратиться в инстанции. По указанию Министерства сельского хозяйства СССР новые семена поступили на государственные сортоиспытательные участки.
И вот официальное заключение: урожай от новых гибридов выше на двадцать — тридцать процентов.
Гибридная кукуруза начала триумфальное шествие по стране, сотни хозяйств потребовали семена новой культуры.
А ведь могло бы все сложиться иначе. Сколько угодно! Представьте, ушел бы Хаджинов в 1940 году сажать капусту. Уговаривал бы себя: «Какое сейчас самоопыление? Не реально, не дадут заниматься».
Бросите в такого камень?
А почему?
Где гарантия, что Хаджинов обязательно вышел бы победителем?
Мог и не выйти.
Однако поступить иначе — отложить свое дело, свою работу, душу свою на потом — Хаджинову никогда не хватало сил.
Вы скажете, уважаемая товарищ Б. Мухина: разные, несоразмеримые обстоятельства. Владимир Петрович Карелин боролся против расправы над ученым, человеческое достоинство защищал. Михаил Иванович Хаджинов отстаивал ценную научную идею. А сын мой за что поплатился? За мелкое, копеечное упрямство?
Что ж, не спорю. Не в каждом, наверное, случае нужно идти ва-банк. Когда приходится стоять до конца, а когда — естественнее выбрать компромисс. Жизнь есть жизнь. Но вы же не только об этом конкретном эпизоде пишете в своем письме: «Ночью я лежу без сна и с ужасом думаю» как же мой сын будет жить дальше?»
Так вот, действительно, как, уважаемая товарищ Мухина?
Издали преклоняясь перед людьми типа Карелина и Хаджинова или же сознавая: а ведь и в моих обстоятельствах, на моем уровне жизнь тоже часто ставит вопрос ребром. И тут уже никуда не уйдешь, никуда не спрячешься?
Всегда помня, что ты «не бронированный», у тебя «не две жизни» или же разделяя страхи Владимира Петровича Карелина: отступлю, смолчу, предам, и станет мне еще хуже, совесть замучает?
Как, товарищ Мухина? Где пределы наших компромиссов? И какой ценой готовы оплатить мы свое душевное равновесие?
Впрочем, я думаю, Вы совершенно правы: уговаривать «лезть на рожон, не щадя живота своего» действительно никого не надо. Да оно, наверное, и бесполезно. Каждый сам должен знать меру своего неравнодушия и меру своей прочности. И в самых трудных, запутанных обстоятельствах уметь спросить себя: а чем и для чего живу?
Отступление историческое
Крутые повороты

Встречались вам в жизни счастливые люди?
Не те, о ком достаточно сказать: удачливые, преуспевающие, состоятельные… Нет, по-настоящему счастливые?
Мне встречались. И не раз.
Что их отличает прежде всего?
Я думаю так: они нашли себя.
Есть такое выражение: «Человек нашел себя». какой смысл в него вкладывается? Я думаю, самый разный. Один после долгих блужданий выбрал наконец удачную, по сердцу, профессию. Другой обнаружил в себе таланты, о которых и не подозревал. Третий женился по любви. Четвертый…
Да что гадать! Каждый ищет и находит себя по-разному. И одно только, видимо, отличает всех, кому рано или поздно посчастливилось найти себя: твердая почва под ногами, чувство удовлетворения, мир в собственной душе, внутренняя гармония…
О, это совсем не значит, что у счастливых людей тихая, безоблачная жизнь. Такие бури, бывает, ее потрясают — только держись! Такие проблемы приходится решать труднее не выдумаешь. Такие невзгоды случается преодолевать — не каждому по плечу.
Но это их невзгоды, их проблемы и их жизнь. И другой — легче, тише, спокойнее — им не надо.
Потому что счастливый человек — это ведь тоже прежде всего позиция.
Я расскажу еще одну историю. Случилась она давно, много лет назад. Но мне иной раз кажется, что все это происходит сегодня, на наших глазах. Два безудержных фантазера оказываются в конце концов мудрыми реалистами. Их жаркий, горячий спор между собой завершается правотой того и другого. Ленинская записка, продиктованная в Горках, возрождает из небытия одну, чуть было не похороненную, великую техническую идею. И 1 февраля 1924 года проводится первое нашей стране научно-техническое соревнование, и газеты той поры пишут с восторгом: «За нами следит вся техническая Европа и Америка».
Но не сам этот счастливый итог истории, полной борьбы и драматизма всего сильнее поражает меня. Поражает, до чего же насыщенно, полнокровно и страстно умели всякий день и всякую минуту своей жизни жить эти люди.
Может, в том прежде всего и заключается позиция счастливого человека?
В ночь с 29 на 30 сентября 1913 года с борта парохода «Дрезден», плывшего из Бельгии в Англию, исчез немецкий изобретатель Рудольф Дизель.
Накануне отплытия из Антверпена он написал жене: «Я пишу эти строки наспех; еду с Карелом в Харвич, Ипсвич, Лондон. По старой памяти остановлюсь в Кайзер-Рояль-отеле, туда и направляйте важнейшую корреспонденцию. Тепло по-летнему, ни ветерка. Поездка, по-видимому, будет прекрасной…»
Спутники его, директор бельгийской фирмы дизель-моторов Карел и главный инженер Люкман, рассказывали потом.
После отплытия из Антверпена они втроем закусывали. Долго гуляли по палубе. Курили, болтали.
К десяти часам вечера разошлись по каютам.
Прощаясь, Дизель пожал им руки, сказал: «Покойной ночи. До завтра».
Завтрак на другой день подали раньше обычного: пароход приближался к порту Харвич.
Дизель к столу не вышел.
Карел попросил слугу напомнить доктору Дизелю, что надо поспешить.
Слуга возвратился, сказал: «В каюте нет никого».
Карел и Люкман спустились в каюту сами.
Постель была нетронутой. Дорожная сумка лежала на месте. В ней торчал ключик. На сумке висели золотые часы Дизеля.
На ноги немедленно подняли всю команду. Но никто ничего не знал. Ночью никто не заметил ничего необычного.