Ломоносов. Вы меня знаете?..
— Что вам угодно?
— Императорский поезд в Малой Вишере. Что прикажете с ним делать?
— Сейчас обсудим…
Ломоносов ждет. Опять звонит в Думу.
«Еще не решили».
Из Малой Вишеры сообщают: «В 4.50 поезд литера «А» отправился обратно в Бологое».
Ломоносов снова звонит в Думу: «Задержать?»
«Не решено еще. Следите за поездом».
Ломоносов негодует: чего они тянут?
2 марта около девяти часов утра из Бологого сообщают, что царский поезд прибыл туда.
Дума наконец решается: «Задержите поезд в Бологом, передайте императору телеграмму председателя Думы и назначьте для этого последнего экстренный поезд до станции Бологое».
В телеграмме царю Родзянко указывал на критическое для трона положение и просил свидания.
Под личным наблюдением Ломоносова телеграмма эта была передана в царский поезд. Однако никакого ответа не последовало.
И вдруг…
Свидетельствует опять Юрий Владимирович:
«…Раздался звонок Правосудовича:
— Из императорского поезда ко мне поступило требование дать назначение поезду из Бологого на Псков. Что делать?
Как молния в моей голове пронеслась мысль о всей опасности этого плана: Николай хочет пробраться к армии.
— Ни в коем случае! — отвечаю я Правосудовичу.
— Слушаю, будет исполнено!
Но не прошло и десяти минут, как из телеграфа мне передали записку по телефону: «Бологое. Поезд литера «А» без назначения с паровозом Николаевское отправился на Псков».
Бубликов в бешенстве заметался по кабинету.
— Что делать? Говорите скорей.
— Положение серьезное, — отвечал я, сохраняя свое спокойствие, — надо обсудить.
— Надо делать…
— Обдуманное. Только обдуманное… Взорвать мост? Разобрать путь? Свалить поезд? Едва ли Дума нас за это похвалит. Да и кто все это будет делать? Лучше забьем одну-две станции товарными поездами, тем более что поезд без назначения, даже царский, не может не затираться товарными поездами.
В это время в кабинет вошел Устругов. Бубликов стремительно кинулся к нему.
— Сейчас же распорядитесь, чтобы на пути литеры «А» по Виндавской дороге один из разъездов был загорожен двумя товарными поездами.
— Такие распоряжения я исполнять отказываюсь!
— Что-о?..
Говорят, я приставил свой револьвер к животу Устругова, но я этого момента не помню. Устругов побледнел как полотно, залепетал:
— Хорошо, хорошо… сейчас…
Ломоносов честно признается: «Когда я вспоминаю эту сцену, мне всегда делается стыдно за себя… Зачем было грозить револьвером?..»
Задержать царский поезд в Бологом удалось.
Но инцидент с Уструговым имел хорошую сторону. «Даем теперь сами распорядительные телеграммы без помощи статистов старого режима», — небрежно роняет Юрий Владимирович.
Отречение царя было подписано в Пскове после совещания с членом Государственного совета Гучковым и депутатом Шульгиным.
Акт отречения сообщили в столицу железнодорожным телеграфом.
Когда генерал Иванов, верный царю, позвонил Ломоносову и потребовал: «По высочайшему его императорского величества повелению я вам приказываю вместе со всеми эшелонами пропустить меня в Петроград», — Ломоносов ему ответил гордо и язвительно: «По повелению какого императора, генерал?»
…Вот так описывает эти свои исторические, «звездные» дни и часы профессор Юрий Владимирович Ломоносов, «авантюрист милостью божьей».
Таким вот, увлекающимся, решительным, дерзким, энергичным и чуть-чуть сентиментальным, изображает он сам себя.
Сегодня, через полвека после выхода в свет этой примечательной книжки, фигура ее сочинителя уже не вызывает у нас тех интригующих и безответных вопросов, которые когда-то волновали автора предисловия.
На вопрос его: «Работает с нами — но наш ли? Свой он или чужой?» — мы теперь можем ответить вполне определенно: не наш, чужой. В 1926 году, находясь на дипломатической работе, Ломоносов в Советскую Россию больше не вернулся. Остался на Западе.
Но след его незаурядной личности не пропал, сохранился, если не в полудетективной истории задержания царского поезда, то, уж конечно, в истории нового железнодорожного локомотива, тепловоза, последней машины покойного Рудольфа Дизеля.
За несколько лет до революции, в начале девятисотых годов, Ломоносов служил начальником тяги на Ташкентской железной дороге.
Рассказывают, дорога при нем сделалась настоящим ноевым ковчегом. Юрий Владимирович окружил себя талантливыми людьми всех сословий и положений. Профессиональные революционеры жили тут по подложным паспортам, подкупленные жандармы послушно молчали.
Ломоносов увлекся совершенными методами счетоводства, сумел внедрить в дело, заработки низшего персонала чуть ли не удвоились. Из убыточной Ташкентская дорога скоро стала одной из самых доходных в России.
Но всего энергичнее и активнее взялся Юрий Владимирович за разработку нового, пока еще нигде не существующего железнодорожного локомотива с нефтяным двигателем германского изобретателя Рудольфа Дизеля.
В те годы, когда Дизель и Клозе строили свой первый тепловоз на заводе братьев Зульцер, Юрий Владимирович стал уже обдумывать аналогичную машину за тысячи верст от Германии, в далеком Ташкенте.
Позже Ломоносов откровенно объяснит, что к этим, в ту пору дерзким, техническим идеям пришел он отнюдь не как ученый и инженер, а всего-навсего как очень практичный и хозяйственный человек.
«Будучи железнодорожником, а не специалистом в двигателях внутреннего сгорания, — честно признается он, — я дошел до идеи тепловозной тяги не сразу и не с точки зрения топливных проблем будущего, а в поисках выхода из тех невзгод, в которые ставит железнодорожное хозяйство отсутствие хорошей воды…»
Он так опишет ход своих тогдашних рассуждений:
«Помимо тех неприятностей, с которыми сопряжена служба котлов при плохой воде, у нас в России скоро некому будет их чинить: старые котельщики вымирают, а молодежь не хочет посвящать себя этой тяжелой профессии…» Между тем «свыше 20 процентов всех эксплуатационных расходов падает на починку и промывку котлов, а также на ликвидацию замешательств движения, вызываемых течью труб и связей…»
Это интересно и неожиданно.
«Авантюрист милостью божьей» к технической революции приходит, оказывается, как купец, считающий медные гроши.
Я прошу читателя это себе заметить и запомнить.
К противоречиям в поведении профессора Юрия Владимировича Ломоносова нам еще не раз
