заводе.
Удивление и растерянность, написанные на его лице, рассмешили Катю и Маню.
– Вот видишь, вот видишь!..
Олень тоже мотал большой головой и укоризненно шевелил мясистыми губами.
Мать и дочь смеялись, а Митя стоял, опустив голову, и напряженно думал.
– Митя, на возьми, ешь ягодку, – сказала Маня и поднесла к его лицу берестяную чумичку[15], в которой отливала бархатом голубика. В словах девочки мальчик почувствовал участие.
Мать Мани, когда они подходили к дому, сказала:
– Ты, Митя, про Морского старика никому своим не говори.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Кругом тайга. Берег пустынен. Летом на полтора месяца открывали свое действие рыбные промысла. Тогда по морю изредка проходили пароходы. Зимой все замирало, и только холодные вьюги пели свои песни.
Каждую весну несколько семей эвенков выходило из тайги со своими оленями к устью речки пожить на берегу моря, где летом меньше комаров и мошек.
Эвенки ловили кету небольшими сетками только для своего пропитания. Из их розового сочного мяса они готовили себе рыбную муку – порсу; укупоривали ее в кожаные мешки и питались ею во время зимних кочевок, приготовляя из нее вкусную похлебку.
Как ни старался рыбовод доказать местным жителям пользу рыборазведения наглядными примерами над живыми мальками, они ему не верили.
– Можно… понятно, можно так… Только зачем это делать, когда рыба сама в море родится, когда ее там и так много? – твердили они.
– Нет, не в море она размножается, – поправлял рыбовод, – а в речках, вот в таких речках; как ваша.
– Чего там! Можно-то можно. Ладно, ладно… А Морской-то старик зачем?
Эвенки говорили утешительно, как будто жалели рыбовода за то, что он не понимает самых простых житейских истин.
– Ты нам с метками рыбу покажи! Где она? В речке нет, и в море нет.
– Как только рунный ход начнется, сами поймаете меченую кету.
Егор громко рассмеялся:
– Не буду я твою кету ловить! Зачем она мне?
– Смотри же не промахнись, – погрозил пальцем Василий Игнатьевич.
– Чего уж там! И на острогу брать будет некого.
Егор хихикнул, другие эвенки его поддержали.
За Митей, несмотря на его девятилетний возраст, мать его следила, как за малышом: чтобы не уходил далеко от дома, чтобы не ездил по морю в лодке.
Василий Игнатьевич, наоборот, хотел, чтобы Митя как можно ближе познакомился с местной природой и местными жителями.
Не раз Елена Петровна, обращаясь к мужу, восклицала:
– Нет, ты мне скажи, что нам делать с мальчиком! Он далеко уходит от дома, он катается на лодке…
– Пустяки! В Москве трамвай или грузовик разделает почище, чем здесь медведь. Надо это разрешить ему. Пусть мальчишка развивается.
На лодке Митя ездил всегда с Маней. По приливу, когда воды речки текли в тайгу, заполняя озерки и покрывая отмели, они уплывали под сень склоненных над водой елей, берез и лиственниц. Пугали диких уток с утятами, высматривали проворных форелек, прятавшихся между камнями.
В этих поездках Митя вел себя буйно. Шлепал по воде веслом, кричал: «Ау-ау, ау-у-у!», взвизгивал, качал лодку.
Маня, наоборот, всегда молчала, внимательно осматривала окружающие кусты, деревья, камни посредине речки, склонившиеся над водой коряги…
Митя слышал в тайге только эхо своего голоса и ничего не видел, зато Маня видела и слышала многое. Если, она вовремя успевала остановить Митю, чтобы он не шумел, то, приткнувшись лодкой к берегу, они могли подолгу любоваться зверьками или птичками.
Однажды Маня зажала рукой рот готовому крикнуть Мите и остановила лодку, ухватившись за ветку талины. Мальчик удивленно вскинул глаза.
– Вон, вон, плывет, – шептала девочка.
В прозрачной воде видна была длинная широкая полоса пузырей.
– Кто плывет?
– Выдра… Тише! Она скоро вылезет на корягу.
Полоса пузырей пропала. Маня напряженно всматривалась в большое свалившееся поперек речки дерево. Мимо лодки против течения прошло несколько штук кеты.
– Молчи! – шепнула Маня. – Молчи! Сейчас выдру увидим. Смотри на дерево.
Лососи двигались не торопясь, лениво шевеля плавниками. Их тела плавно изгибались. Они то сходились вместе, то рассыпались по всему руслу. У колодины, где скрылась выдра, вдруг раздался плеск. Мимо лодки вниз по течению мелькнули рыбы – большие и маленькие. На мгновение все затихло. Волоча за собой кету на песочек, вылез желтошерстый длинный тонкий зверек с широкой усатой мордочкой. Оглядевшись кругом, он начал грызть добычу, непрестанно ворочая головой и сверкая глазами.
Странный свист заставил Митю вздрогнуть. Выдра нырнула в воду, а над речкой пронесся орел и, схватив рыбу когтями, поднялся ввысь.
– Ах! – глубоко вздохнула Маня. – Не успела утащить к себе в дом, туда под корягу.
– А что теперь будет делать выдра? – спросил мальчик.
– Что будет делать! – рассмеялась девочка. – Новую рыбу будет ловить.
– Нужно поймать выдру! – воскликнул Митя. – Я скажу папе, он ее убьет.
– Твой папа не поймает выдру. Он всегда торопится. Да сейчас и не надо ее убивать: у нее шерсть плохая. Осенью ее надо убивать.
– Да, до осени она далеко-далеко уйдет…
– Никуда она не уйдет! Мы будем следить за ней и осенью поймаем. Вот увидишь, поймаем!
В речке с каждым днем все больше и больше кеты. На заводе усиленно готовятся к массовому ходу. Ремонтируют плотину, городят садки-приемники.
Отец Мити сказал ему однажды за ужином:
– У тебя будет своя живая икра, и ты выведешь своих рыбок.
– А можно их сделать большими?
– А чего их делать, – они сами вырастут.
– А почему у тебя их нет?
– Почему? Им нужно в море жить, тогда они будут большие.
– В море, говоришь? У Морского старика?.. – Мальчик запнулся и покраснел: он вспомнил предостережение Кати.
– Опять Морской старик! – воскликнул отец.
Мальчик молчал.
– И ты слышал сказку? У нас дело и без Морского старика обойдется. Мы так сделаем: пометим мальков и пустим в море. Там они вырастут и вернутся в нашу речку большими красивыми рыбами с нашими метками.
Митя захлопал в ладоши:
– Вот это хорошо, вот это здорово будет! А скоро они вернутся, папа?
– Да так годочка через четыре.
– До-о-лго, – протянул мальчик. – Ведь я уеду учиться и ничего не увижу. Ты сам же говорил, что я уеду учиться.
– Совершенно верно! А свою кету ты все-таки увидишь. Учиться тебе придется зимой в городе, а летом
