Каждого, на ком замечали дорогое вооружение, принимали за Дмитрия.
Нашли убиенных князей Федора и Мстислава Тарусских, князя Дорогобужского, царевича Андрея Серкиза, великокняжеского свояка Микулу Вельяминова, Михайлу Андреевича Бренка, Валуя Окатьева.
Дмитрия не было нигде.
Тогда увидели бегущего через поле, задыхающегося, охрипшего от крика костромича Григорья Холопищева; он кричал, ворочая круглыми от горя глазами:
– Тута! Тута!
Поняли, что найден Дмитрий.
Андрей Полоцкий подскакал к Холопищеву.
– Что он?
Переводя дух, воин снял шелом:
– Убиен! Господи, боже мой!
– Где?
Посадили Григорья на коня, поскакали следом за ним в сторону леса, к Смолке.
Там другой костромич – Федор Сабур, стоя на коленях, силился поднять тяжелого Дмитрия.
Великий князь был найден под упавшей березой на берегу оврага.
Панцирь его был рассечен, шелом смят, кольчуга изодрана, рука крепко сжимала рукоять сломанного меча.
– Жив! – сказал Сабур. – Дышит!
Все спешились. Владимир велел снять с князя доспехи. Сабур выхватил кинжал и мгновенно срезал ремни.
Тело Дмитрия, словно из тесной скорлупы, вышло из стальной темницы.
На белой рубахе нигде не виделось следов крови. Дмитрий был оглушен ударами, но вражеское оружье не смогло пробить русской брони.
Принесли родниковой воды из Смолки. Смочили голову, дали глотнуть.
– Глотнул!
И тотчас все смолкли, и воины попятились: Дмитрий открыл глаза.
Тяжело и сурово посмотрел он вокруг. – Государь! – кинулся к нему Владимир.
Дмитрий узнал его.
– Жив, государь?!
Дмитрий тревожно приподнялся. Владимир, схватив его руку, поднял князя:
– Митенька! Наша взяла, наша!
Дмитрий молчал, оглядывая собравшихся.
– Дайте коня…
Холмский быстро подвел своего, во многих местах захлестанного кровью.
– Сядь на сего, государь. Иного белого негде искать.
Дмитрий, шатаясь, подошел и тяжелой рукой взялся за высокую холку. Он постоял так, опустив голову, чувствуя, что земля колеблется, что конь как в тумане. И вдруг нашел равновесие, мгновенно сел в седло и улыбнулся.
Наконец ему стало легко, и огромная тяжесть, давившая ему грудь и плечи, свалилась.
– Спасибо вам, братья.
С коня он обнял севших в седла Ольгердовичей, Владимира, Холмского, воина Сабура и улыбающегося Григорья Холопищева.
Они поехали по просторному Куликову полю, по траве, озаренной багровым заревом заката. И ноги коня до колен взмокли и почернели от окровавленной травы.
Дмитрий помолчал над телами Белозерских. Столько раз с младенческих лет бывали они вместе, и вот сбылись их давние мечтанья померяться силами с извечным врагом.
Поцеловал мертвое, залитое кровью лицо Бренка:
– Знать, суждено тебе было пасть тут, меж Доном и Днепром, на поле Куликове, на речке Непрядве, на траве-ковыле. Положил голову за Русскую землю.
С Бренка сняли жесткий от крови, как кожух тяжелый, плащ великого князя, сняли панцирь и золоченый шелом. И Дмитрий обрядился в них.
Он обвел глазами широкое поле, всюду застланное телами, – белели холстинки одежд, поблескивало в багрянце зари тяжелое вооруженье. И страшно было слышать несмолкаемый вой, стоны и вопли. Видеть, как раненые ползут к нему из вечереющей черной травы.
– Простите меня, братья! Благословите нас!
Он подъезжал к знакомым телам. Останавливался, глядел в их потемневшие лица.
