Список исчез с экрана.
— Из них только один сейчас здесь, долги отрабатывает. Не та смена. Ты можешь завтра зайти?
— Нет.
— Тогда только один. Мытищев остается. Будем надеяться, тебе повезет.
Она повернулась в кресле и так же, как на компьютере, быстро защелкала клавишами селектора.
— Приемный покой? Мытищев там далеко у вас?
— Рядом! — прозвучал слегка напуганный голос из динамика. И Дмитриев снова отдал должное порядку в клинике.
— Пожалуйста, пусть он подойдет в кабинет главного врача.
— Когда он должен подойти?
— Чем быстрее, тем для него лучше.
9
Подбитый мехом плащ, снятый Дмитриевым и пристроенный на вешалку в углу, неприятно потек. На ковре под вешалкой образовались черные пятна от падающих капель. Валентина обязательно заметит, и, как часто бывает, такая мелочь может все дело испортить. Макар Иванович посмотрел на свои ноги. Вокруг ботинок также расплывались неприятные черные лужи. Желая поставить подошвы точно на пятна, он неосторожно повернулся. Дозиметр в поясе больно уколол в пах, и Макар Иванович подумал, что больше в этих стенах японский сувенирчик никак себя не проявил.
— Ну давай пока посмотрим, что у нас есть на твоего боевого друга, — предложила Валентина, вызывая на экран компьютера нужный файл. — Как, ты говоришь, его?
— Максим Шкловский.
Получение справки не заняло и двух минут. Из белой щели принтера медленно выехал листочек с распечаткой. Дмитриев взял его. Солнце светило прямо в окно, слепило. Прежде чем прочесть, пришлось опустить штору.
«М.Д. Шкловский доставлен 28.1 в 14.45 бригадой «скорой помощи». Без сознания. Экспресс- анализы: анализ крови, анализ слюны. Рентген. Подозрение на рак верхней стенки желудка. В 17.00 была сделана операция. Пятая операционная. Хирург Н.Н. Кублаков. Диагноз: обширная опухоль верхней стенки желудка, метастазы, неоперабелен. Состояние комы. Скончался 29.1, не приходя в сознание, в 9.15. Было произведено вскрытие. Вскрытие подтвердило диагноз. Тело передано родственникам». -Это все? — Дмитриев вопросительно посмотрел на свою бывшую любовницу.
— Все. — Они помолчали. — Есть, конечно, некоторые предположения, — после паузы как-то неохотно добавила она. — Но их нет в компьютере.
— Почему?
— Потому что это просто сплетни! Если тебе интересно, могу поделиться местным фольклором.
Шагов в коридоре слышно не было, и от неожиданного легкого стука в двери Дмитриев вздрогнул.
— Войдите!
Нелепая тощая фигура насмешила его. Санитар, возникнув на пороге, взмахнул очень длинными руками, затворил за собой дверь и тут же оказался стоящим перед Валентиной в позе провинившегося раба. Голова опущена, левая коленка дрожит, одна рука в кармане, другая щиплет какую-то завязку. Сквозь тоненькую, хорошо проглаженную ткань халата проступала клетчатая рубашка с красными и черными квадратиками.
— Двадцать восьмого числа ты принимал больного? — спросила Валентина нарочито строго.
— Больных много. — Голова санитара опустилась еще ниже, слова он тихо бубнил.
— На «скорой» привезли его, на «скорой», — сказал Макар Иванович. — Рак желудка. Вспомни?
— Точно, был один рак желудка двадцать восьмого. На «скорой» привезли! — обрадовался санитар.
— Он был без сознания?
— Почти все время. Только один раз очнулся, когда я его к дверям оперблока доставил, открыл глаза, попросил жене позвонить. Они там такие сволочи, Валентина Владиславовна, вы знаете, я кричу, кричу, у меня больной с каталки готов уже убежать, а они говорят: кати сам. Я без бахил. А им наплевать даже на дезинфекцию.
— Понятно! — Валентина с трудом прятала иронию за жестким начальственным тоном. — Значит, ты его в опер-блок доставил.
— А не нужно было? — В глазах санитара появился испуг. — Я, Валентина Владиславовна, все по инструкции.
— Тебя как зовут-то, Мытищев? — спросил Макар Иванович, как смог поласковее.
— Василий!
— Скажи, Вася, было на руке у больного обручальное кольцо?
— Нет, то есть было, когда его привезли, но с больного положено все снимать, бусы, там, сережки, крестики, я снял по инструкции. Сделал опись. Сдал пакет. Во время операции наш пациент должен быть совершенно голый. Разве не так? — Он заискивающе посмотрел на Валентину.
— После операции его куда отвезли?
— После операции его, Валентина Владиславовна, отвезли в семьсот седьмую.
— Ты сам отвез?
— Нет, Сайко.
— Он тебе это рассказал?
— Понятно, рассказал. — Прыщавое лицо расплылось в улыбке. — Если бы еще куда, а то в семьсот седьмую. Интересно же.
Он хотел еще что-то добавить, но Валентина не дала.
— Понятно, — жестко подытожила она. — Ты свободен. Можешь идти на свое рабочее место.
10
Когда дверь за санитаром закрылась, Валентина поднялась из своего кресла и поправила плащ на вешалке. Мокрые пятна на ковре быстро подсыхали, но пятна не интересовали ее. Валентина прошла, распрямляя спину, через кабинет, открыла шторы. Солнце больше не било в окно, становилось уже темновато.
— Странно, — сказала она. Голос ее сделался каким-то задумчивым, нехорошим. — Скончался не приходя в сознание. После операции был в коме, а санитар его отвез вовсе не в реанимацию, а в семьсот седьмую.
— Мы говорили о сплетнях.
— Да! — Валентина встряхнула головой, прогоняя какие-то внутренние свои неприятные ассоциации. — О сплетнях. Только ты обещай мне, что пока ничего не будешь писать.
— Пока не буду, — пообещал Макар Иванович. — А что, хороший материал?
— Может быть. Может быть. — Она задумчиво, так же, как санитар, теребила завязку на халате, крутила в пальцах маленькую белую зажигалку. — Я уже говорила, я работаю здесь всего несколько месяцев. Мне не особенно доверяют. Я человек главного, меня даже боятся, кажется. Но кое-что все-таки удалось услышать. По клинике ходят упорные слухи, что некоторых наших больных подвергают эвтаназии. Я проверила по картотеке. Действительно так. Было несколько случаев. Они идентичны. В клинику поступает неоперабельный больной. Его разрезают, зашивают и, ничего не сказав, отправляют умирать домой. Обычно в подобных случаях человек может прожить от двух недель до нескольких месяцев. Сам понимаешь,
