не боги!
Аполлон глубокомысленно молчал.
— Я думаю, они решат разрушить Трою, — предположил Арес.
— Может быть. Вы же оба знаете, я думаю редко. Но сейчас я думаю! Я думаю, что нам следует уйти…
— Еще вчера им всем было наплевать на войну с высокой тучки. Война была заботой одного Ареса. Каждый занимался своим: Фебби гармонизировал муз и высекал статуи, Джуна заставляла меня считать супружеские измены, Венчик не выходила из состояния оргазма. А что теперь?
Гермес предстоял пред Отцом.
— Он заставил их волноваться. Они всерьез обсуждают, как разрушить город смертных! Они неспокойны.
— ЧТО Ж, ОН СИЛЕН, ЭТОТ ЮНЕЦ. ОН МНЕ НРАВИТСЯ.
Парис насладился ею, и теперь она могла сказать ему то, что собиралась. Все изменилось, милый…
— Что это за ахеец? — спросил вдруг Парис.
Елена смотрела на него с прощальной нежностью.
— Нет, я понимаю, ты наверняка знала его раньше. Он, видимо, посещал дом твоего мужа. Бывшего мужа… — и, поскольку она молчала, Парис добавил нетерпеливо: — Менелая!
Он все-таки ждал какого-то оправдания: да, Афродита запретила ему убивать Одиссея, но ведь богиня не сказала, что в это время должна делать подаренная ею самая прекрасная девушка на свете.
Елена покачала головой.
— Все изменилось, милый, — прошептала она. — Трои больше нет. Есть только боги и мы.
— И что же? — не понял Парис.
— И все.
Ни в голосе ее, ни в выражении лица не было грусти.
Песнь двадцатая
Города на холме не стало, едва боги обратили на него внимание. Да-да, раньше они поглядывали вскользь, мимолетно, с трудом отрываясь от своего блаженства. Как только их заставили присмотреться, бессмертные нашли один выход для людей — смерть. Чтобы забыть о яблоке раздора, его надо не делить, а съесть.
Дионис сидел вдалеке от мира, погруженный в собственные мысли, рядом с леопардами и удивлялся: внезапно он вспомнил, для чего затеял эту войну, зачем свел два берега Эгейского моря. Ради страны Кемт и ее хозяина, властного, однако смелого человека; ради нескончаемо длинной реки, тянущей мутные воды, разбавленные крокодилами. Он, оказывается, хотел, чтобы Гекторы и Ахиллесы, пополам с Диомедами, не приплыли в один прекрасный день и не вытащили черноносые корабли в количестве 1186 (подсказано Гермесом) далеко-далеко на юге. Они бы легко развеяли песочную армию Рамзеса (есть даже имя!).
Они этого не сделали. И теперь сделают не скоро.
А ему-то, ему-то что с того?!..
Отныне — ничего. Страна Кемт отныне — лагерь Сетха, его врага. Впрочем…
Впрочем, так ведь было всегда?
Важнее вот что: если бы он, маленький смертный, позволил грекам и хеттам разделить безразличный ему с некоторых пор Айгюптос, то приз бессмертия и новый цвет крови получил бы кто-то другой.
Интересно, кто?
Нет, нет, неинтересно! И думать об этом больше не хочется!
В голове Елены мелькали его мысли. Но не те, которые появлялись сейчас; вчерашние, понятые и отпущенные, они перебирались к ней, чтобы найти пристанище. Наверное, для того и нужны избранные.
— И все, — повторила девушка решительно.
Они стояли друг перед другом, близко, ближе вытянутой руки. И оба вдруг почуяли, как расстояние, такое незаметное и преодолимое помногу раз ежедневно, прямо в эти пять-десять ударов сердца непоправимо увеличивается, до полета стрелы, дневного пробега, до размеров целого моря… Двух морей.
— Ты получил от меня все, — сказала Елена. — Ты попросил у Афродиты, она дала, и ты все взял. Ты был счастлив?
— Да. Но я еще счастлив.
— Мне приснился сон. Такие сны не снятся Кассандре. Или снятся ей каждую ночь, и потому она смешна.
— Она не смешна, — возразил Парис.
— Здесь все умрут, милый. Очень скоро.
— Значит, мы умрем счастливыми.
Елена покачала головой.
— Все изменилось. Я больше не хочу умирать.
— Ты хочешь вернуться к мужу?
— К бывшему мужу, — поправила его Елена. — Нет, не хочу.
— Этот ахеец… — догадался Парис. — Ты хочешь…
— Мы с тобой два совершенства. Мы нужны богам.
— Ты раньше так не разговаривала.
— Все изменилось.
Парис выбирал: убить ее; повалить на пол и не отпускать, пока силы Афродиты не кончатся; спрятать, но где? Вызвать Менелая на поединок, но уже на подлинный, честный поединок. Ей все равно, существует ли Менелай. Вызвать ахейца… Почему же нельзя?! Боги? Почему нельзя!
— Послушай меня! — яростно заговорила Елена. Так она действительно никогда не разговаривала. — Мы с тобой перевернули их мир. Нас запомнят надолго, меня и тебя. Стены падут…
О! Елена опять повторяла те слова. Как же она ждала его!
— Посмотри! На вазах будут рисовать только тебя и меня, ты веришь?
Ни убить, ни спрятать, ни продлить этот восторг… «Неужели все?» — спросил себя Парис.
— Если они смогут уничтожить тебя, заполучить твою жизнь, твое тело, нас запомнят иначе. Ты должен спастись. Пусть они от обиды выдумывают сказки о твоей смерти. Но ты, настоящий ты должен уйти из этого города. И ты обязан еще быть счастлив. Без меня. Любой ценой.
Дионис вышел из глубоких раздумий. Где-то только что было сказано то самое… Леопарды сразу вскочили на лапы.
Афродита вздрогнула, она уже было расслабилась, но кто-то произнес ее формулу.
Афина непроизвольно усмехнулась. С чего бы? Она терпеть не могла неосознанных движений, в особенности изменяющих лицо, в особенности после того, как на нее обрушилась память о смертной девочке и ее змеях.
Что сделал Зевс — неизвестно.
— Но я люблю тебя.
Парис смотрел беззащитным взором. Казалось, не будь высших сил, он бы вызвал на поединок всех лучших героев Агамемнона и перебил по одному.
— Пойми же, услышь меня, они думают, это конец, то, что мы прожили прекрасные годы в Трое. А это
