— начало! Многое впереди, и у тебя, и у меня. Троя — это только начало, милый!
— Но я люблю тебя.
— Ты не веришь…
— Я просто люблю тебя.
И тут Елена сорвалась. Она сорвалась впервые за долгий срок ожидания, она позволила себе слабость, из-за близости ее мечты, которая в самом деле приснилась минувшей ночью.
— Я не жена Менелая! Я не спартанка! — отчетливо, внятно произнесла девушка.
«Что я наделала…»
Твой бог отвернется, и ты познаешь истинное одиночество, холодную пустоту смертного сознания.
— Ты моя жена, — сказал Парис, — ты дочь Трои, и я тебе верю.
Он все понял по-своему. Роковые слова были сказаны, но признание не состоялось.
У нее закружилась голова. Пол затанцевал, и колени подкосились. Но Елена выдержала: она взяла себя в руки и заговорила как можно спокойней:
— У нас мало времени на спасение…
«Я могу решить судьбу Агамемнона, — думал Одиссей, — и судьбу остальных. И заполучить прекраснейшую загадочную женщину, чем она загадочней, тем прекрасней!»
«Помоги, Афина, найти мне способ сломать неприступные стены, — просил Одиссей. — Они же прячутся от нас за стенами, как фессалийские лошади в загоне от волков. Хитрость и отвага! Дай мне, Афина, хитрости и отваги!»
«Что, если неразбавленное вино? — перебирал Одиссей. — Нет, один я ворота не открою. Все не годится. Как еще отряд из… тридцати? Нет. Хотя бы пятьдесят! Лучше сто. Как такой отряд может тайно проникнуть в город?»
«Ну и что это даст? Посольство… Послы приходят без оружия, их не бывает полсотни».
«Фессалийские лошади в загоне от волков», — повторилась беззвучно фраза в уме Одиссея, и еще, и еще.
— Ты слышишь, как дрожат стены? — спросил Посейдон одну из нимф.
Та прислушалась, ничего не услыхала и ответила:
— Да, слышу!
— Не ври, — сказал он, — ты не можешь слышать. Это дрожат стены Трои. Им страшно.
— Они живые?
Посейдон нахмурился. Вечные сомнения одолевали его: он ненавидел искажать истину, а истина неуловима. С каждым столетием он хмурился все больше и больше. Камень не имеет личности и не способен стать иным существом, но камни тоже бывают бессмертны… Весь мир жив.
Он помогал строить эти стены, и он же помогал грекам разрушать — не хеттам, не Приаму. Этот город, как и тот, греческий, на противоположной стороне, предпочел Афину. Посейдон опять колебался — из-за его сомнений колебалась земля, и занимались шторма.
Страшный монстр поднялся из глубин океана, вплыл через Геркулесовы столпы во внутреннее, кто-то говорит — средиземное, море и направился на восток. Этот был из последних, когда-то давно Посейдон создал его в порыве страсти.
«Поспеши!» — послал он гулкий приказ.
Афина вступила в логово огня. На нее пыхнуло таким жаром, словно тут обитал не Гефест, а по меньшей мере Аид, если не сам древний южный Ра, именуемый у греков Гелиосом.
Мастер стоял в кожаном переднике, с голым торсом, и был он, пожалуй, даже красив. Хотя, конечно, очень по-своему.
Он ее не заметил.
— Я редко имела в тебе нужду, — скромно проговорила Афина. — Все, что мне требовалось, ты изготавливал по слову Отца. Поэтому наши отношения в пантеоне самые неразработанные.
Мастер не отвечал.
— Вернее, их нет, — завершила Афина мысль, чтобы что-нибудь сказать.
— Кто здесь?! — вдруг испуганно спросил Гефест, заслонив глаза рукой.
— Это, извини, я. Радуйся!
Мастер вышел к свету, отчего зажмурился еще отчаянней.
— Я тебя уважаю и ценю. Просто никогда не говорила, чтобы не отвлекать.
Нет, красивым он казался в отблесках огня в пещере. Дневной свет его портил.
Придумав назначить его мужем Афродиты, Отец изобрел эффектное средство ограничить ее всевластие.
Любовь изменяет Созиданию с Войной. То есть с разрушением. Замечательно!
— Я все-таки тебя отвлекла.
— Ты — Ника, — сказал Гефест, — я вспомнил.
— Ты умеешь забывать, кто входит в пантеон? Я считала, это единственное, о чем мы помним, даже когда изображаем сон.
— Ты любишь спать? — вдруг поинтересовался он.
— Нет.
— А Венчик любит.
— Я иногда использую сон, чтобы разорвать непрерывность времени, — сказала Афина.
Гефест посмотрел вверх, как клубился дымок над его горой. Он явно пытался перенастроить ум.
Афина не мешала.
— Да, я знаю, зачем ты пришла, — наконец сказал он.
— Я тоже знаю.
— Тебе нужен символ разрушения Трои, ты хочешь, чтобы он был авторским.
— Как быстро ты подхватил слово Фебби!
— Это его слово? Он простит меня… Раньше я говорил — мастерский. Но работать мастерски люди почти научились.
— Я хотела бы…
— Вот! — Гефест протянул ей пергамент.
— Что это?
— Я начертил, что тебе нужно.
Она просмотрела.
— Хорошо, я объясню, — согласился, скорей, сам с собой Гефест. — Тебе требуется совершить проникновение в пределы крепости несколькими десятками воинов. Одновременно это должен быть сложный и запоминающийся механизм. Так?
— В точности!
