случай, Окленд; я знала, что это не так. Удовольствие? Ты говоришь, что люди должны испытывать удовольствие, убивая? Или… что там было другое? Страх. Да, так и есть. Страх. Но кто мог его испытывать, чтобы так ужасно поступить. Ни твой отец, ни Мальчик, ни ты. Никого не остается. О, как бы я хотела не задаваться вопросами. Я была так уверена, а теперь они снова обступают меня, все эти вопросы! Они крутятся в голове, и от их обилия она болит. Двадцать лет, Окленд, они крутятся, они… жалят. Мне кажется, что они вгрызаются в меня. Из-за них все становится таким черным. Значит, там в самом деле произошел несчастный случай! Хотела бы я в это поверить. Если удалось бы, я бы смогла отдохнуть. Успокоиться. Я смогу. Теперь, думаю, смогу.
– Констанца. Не терзай себя. Нам не стоило ни приходить сюда, ни начинать все снова. Подожди… Констанца…
Окленд поднялся. Ее расстройство, отрывочность ее речи, сотрясающая ее дрожь – все это обеспокоило его. Он взял ее за руку, а когда Констанца сделала попытку оттолкнуть его, он мягко привлек ее к себе. Он чувствовал, в каком она находится возбуждении. Она угловато сопротивлялась.
– Констанца. Прости меня. Оставь, забудь… ты можешь все оставить? – начал он. Он жалел ее, и эта жалость заставила привлечь ее поближе, и он начал гладить ее по голове. Волосы были упругими, сопротивляясь его прикосновениям. Он забыл их, но едва только коснулся, как воспоминания тут же вернулись. Он задержал руку. Он мягко погладил ее по голове и провел руку книзу, чувствуя изгиб шеи под густой копной волос. Похоже, его прикосновение успокоило Констанцу. Она издала еле слышный звук: полувздох, полурыдание.
– Как ты добр, Окленд, – тихо сказала она. – Я никогда не видела тебя таким. Я привыкла воспринимать тебя как резкого, ехидного – может, даже жесткого. Но ты можешь быть и добрым. Ты изменился. Ох, мне так холодно. Меня всю колотит. Прижми меня, согрей меня, пожалуйста. Я сейчас приду в себя, и мы пойдем.
В поисках утешения она уткнулась ему лицом в грудь. При этом движении пальто соскользнуло еще ниже с плеч. Каким-то образом – Окленд даже не понял, как это получилось, – он увидел, что его рука уже обнимает ее за талию под пальто. Он почувствовал неловкость, даже смущение. Он перестал гладить ее по голове. И когда он попытался отодвинуться, Констанца вцепилась в него.
– Прошу тебя, подержи меня вот так. Еще немного. Я так несчастна. Видишь, я плачу. Я промочила твой пиджак. Ненавижу его. Он такой толстый и колючий. Твидовый – почему англичане вечно носят твид? Вот так лучше.
Окленд увидел, что пиджак уже расстегнут. Констанца приникла к нему, угнездившись у него на груди. Она издала тихий вздох удовлетворения. От ее кожи шел запах папоротника и свежей сырой земли. Он чувствовал на рубашке влагу ее слез. От запаха ее волос кружилась голова: он был острым и опьяняющим. Маленькая ручка Констанцы в кольцах лежала у него на сердце. Ее грудь настойчиво прижималась к нему. Он чувствовал, как отвердели ее соски.
Годы брака с совершенно другим типом женщины скорее всего притупили его инстинкты: какой-то частью мышления он пытался убеждать себя, что такая настойчивость объясняется непроизвольной, присущей ей эротичностью, и тут Констанца пошевелилась. Она прикоснулась к нему так, что не понять ее намерений было невозможно.
Окленд сразу же отпустил ее и сделал шаг назад.
Констанца смотрела на него с печалью. Она огорченно покачала головой. И закусила губы так, что они покраснели.
– Типичное выражение женатого человека. – Она улыбнулась. – Как глупо. Ох, Окленд… Нет смысла убегать, сломя голову, – сказала Констанца, когда Окленд направился к дверям. – От меня убежать не удастся. Демонстрация супружеской верности меня совершенно не тронула.
– Я не убегаю. Я возвращаюсь домой, к своей жене. Я предпочитаю находиться в ее обществе.
– В ее обществе! – Констанца последовала за ним к дверям. – До чего уныло! Я могла бы за пять минут заставить тебя забыть об удовольствии быть в ее обществе. Даже меньше. Поцелуй меня, Окленд, а потом расскажи, как ты ценишь ее общество. Я думаю, что оно заметно упадет в цене. Не то что ты забудешь о нем, но уже не будешь испытывать в нем такой острой необходимости.
– Констанца, я люблю мою жену.
– Ну, конечно же, ты ее любишь. Я ни на секунду в этом не сомневалась. Но учти… – Она сделала легкий терпеливый жест. – Это я обеспечила ваш брак. Это я убедила тебя, как она тебе подходит. Ты нужен ей так же, как я нужна Монтегю, – целиком и полностью, до определенного предела. Тем не менее мне ты тоже нужен. И ты хочешь меня. Ты всегда хотел. Стоит тебе притронуться ко мне, и ты в этом убедишься. Ты боишься прикоснуться ко мне – вот почему ты торопишься убежать. – Она пожала плечами. – Совершенно бессмысленно. Ты не сможешь расстаться со мной. Я живу в твоих мыслях. И ты будешь думать обо мне, вспоминать, желать. Так же, как и всегда. Так же, как и я всегда это делаю.
Она говорила с абсолютной уверенностью. Это высокомерие взорвало Окленда.
– Ты так считаешь? – тихим голосом спросил он.
– Конечно. И никогда не сомневалась.
– Ты ошибаешься. Я могу ласкать тебя – и ничего не чувствовать при этом. Дело в том, что я не испытываю удовольствия, лаская тебя. И желания.
При этих словах Констанца тихо вскрикнула. Окленду показалось, что она заранее подготовилась к такой реакции, ибо она, полная боли и страдания, носила искусственный характер. От высокомерной уверенности, которую она демонстрировала мгновение назад, она переключилась на беззащитную уязвимость. Окленду показалось, что сделала она это как-то механически. Констанца меняется, подумал он, словно включает какие-то реле и шестеренки. Подчиняясь ее замыслу, они помогают ей превратить монолог в сцену, а сцену довести до вершин драмы или мелодрамы.
– Послушай, Констанца, – рассудительным голосом начал он. – Подумай немного. Я женат. Ты замужем. Ты приехала сюда на крестины моей дочери. Только что мы говорили о смерти твоего отца. Ты была расстроена, и я старался успокоить тебя. Вот и все. И ничего больше. Если ты неправильно истолковала мои действия, приношу извинения. А теперь можем ли мы положить всему этому конец, забыть и вернуться в дом?
– Однажды ты спас мне жизнь, – снова всхлипнула Констанца.
– Констанца, это было так давно. Ты была больна, и, может, я как-то помог тебе оправиться…
