юноши уловило звуки охотничьих рогов, и все вокруг наполнилось шумом жизни. Слуги сновали взад-вперед, готовя свежие одежды, наполняя водой бочки для умывания и выволакивая из подвалов запасы вина, которому надлежало «подышать» – постоять открытым прежде, чем его подадут на стол.
На кухне творилось нечто невообразимое, и только главная стряпуха в состоянии была управляться с этим хаосом, только она знала, кто чем занимается, – ее работа была сродни деятельности полководца.
Освежившись и едва сменив запыленную одежду на чистую, граф пригласил гостей в охотничий зал, свою любимую комнату в замке. Стены ее украшали оленьи рога и набитые соломой ос-
каленные волчьи головы, несколько гобеленов изображали сцены погони за зайцами или взлет ловчих птиц с рукавицы.
Конан устроился в кресле возле окна, спиной к свету, так, чтобы лучше видеть графа и его собеседника. Он предпочел оставаться рядом с Гэлантом – не потому, естественно, что не доверял Мак-Грогану и готовился в любой миг защитить своего нанимателя от какой-нибудь неожиданной опасности, по исключительно из любопытства. Мак-Гроган, следует отдать ему должное, не задавал лишних вопросов касательно присутствия киммерийца. Ему и самому любопытно было познакомиться с этим молодым Человеком поближе.
Подали вино и фрукты. При виде фруктов Конан слегка поморщился: аквилонская кухня не вполне устраивала киммерийца. Особенно этот ужасный обычай вымачивать яблоки, отчего плоды делаются сморщенными, блекло-розовыми и водянистыми. Конан предпочел бы мясо. Впрочем, он предпочитал мясо любому блюду, даже самому изысканному.
Представив Конана своему другу, сказитель заговорил о приключениях, которые пережил в пути. Он рассказывал о морских девах и лесных духах, о черных красавицах, которые умеют разговаривать с богами, и о богах, нисходящих к земным женщинам; о том, что повидал сам, и о том, что услышал от других.
– Со временем все это превратится в сладкозвучные песни, не сомневаюсь, – отметил граф, – но и в обычном пересказе звучит удивительно. Продолжай, прошу тебя, не останавливайся.
Конан не разделял увлеченности Мак-Грогана. Киммериец побывал в тех краях, о которых столь красочно повествовал сказитель, и хорошо знал, как там обстоят дела. Некоторые легенды казались ему знакомыми. Одна его почти насмешила. В изложении Гэланта она выглядела так.
…Жил некий человек, который нигде не мог найти себе достойного места. Он скитался по свету, потому что судьба оторвала его от корней. Он считался позором своей матери и не знал своего отца.
Человек этот мечтал о богатстве и славе и однажды услышал о сокровище, которое принадлежало древней, давно забытой богине. В надлежащий день, вознеся хвалу богам, наш герой отправился в путь.
Его дорога лежала через безводную пустыню, где его подстерегало множество опасностей. Он повстречал пустынного духа, огромного и жуткого, который служил орде воинственных кочевников. Кошмарное воплощение разрушительного духа пустыни приняло облик гигантского смерча и набросилось на нашего героя, а яростные кочевники атаковали его со всех сторон.
Но помощь великой богини, которая незримо следила за своим слугой, помогла ему одолеть всех врагов, а коварный пустынный дух сделался его союзником. Наш герой добрался до гор и отыскал там сокровище. Говорят, когда богиня завладела вещью, принадлежавшей ей по праву, она вернула себе всю силу, которую утратила за минувшие века, и вновь воцарилась в своих владениях, а человек, который помог ей занять прежнее место в сонме божеств и духов, стал ее верным служителем…
– Очень трогательно, – заговорил вдруг Конан.
О слушателе, который неподвижно сидел возле окна и все это время не шевелился, граф и сказитель совершенно забыли и теперь уставились на киммерийца с искренним изумлением.
– О чем ты говоришь, Конан? – спросил Гэлант, который первым пришел в себя.
– Да об этой истории, – объяснил Конан, – про богиню и ее сокровище. Особенно меня насмешила та часть, где повествуется об огромном пустынном духе. Очень злом, страшном, могучем и так далее… Откуда ты взял эту историю, Гэлант Странник?
– Я услышал ее на рынке, – чуть насупясь, ответил Гэлант. – В Куше. Ее пел человек со странной для тех краев белой кожей.
– О, ну конечно, – вставил Конан как бы про себя.
– Мне понравился его голос, – продолжал Гэлант. – Не понимаю, впрочем, почему мы разговариваем об этом! Обычно я предпочитаю не раскрывать своих секретов – ведь сюжеты моих
песен я нахожу повсюду, подобно тому, как дикарь подбирает съедобные плоды везде, где только ни видит их лежащими на земле.
– Ну да, – вставил Конан, – а еще он рвет их с кустов и деревьев, если замечает, что они созрели.
Гэлант нахмурился.
– К чему твои насмешки, киммериец? Я не понимаю их. Неужели я так дурно с тобой обращался, что ты решил посмеяться надо мной в присутствии моего высокородного друга?
– Я вовсе не смеюсь над тобой, Гэлант, – возразил Конан. – И твое обращение нахожу весьма приятным. Ты честный человек, а защищать тебя от бед было для меня сплошным удовольствием.
– «Было»? Надеюсь, ты не хочешь со мной расстаться? – удивился Гэлант.
– Это уж как получится… Вижу, ты намерен провести в замке долгое время, а я не люблю засиживаться на одном месте, – сказал киммериец. – Однако давай вернемся к тому рассказу, который только что услышали. Говоришь, певец был с белой кожей, а выступал на рыночной площади где- то в Куше?
Гэлант кивнул и вдруг насторожился.
– Тебе знаком тот человек, не так ли?
– Если его зовут Дартин, то – да, знаком, – подтвердил киммериец.
– Кажется, такое имя он назвал…
– И много денег ты заплатил ему за то, чтобы записать его песню? – осведомился киммериец.
– Он был совсем беден, – сказал Гэлант и развел руками. – Городок, где он выступал, и городком-то не назовешь. Несколько десятков хижин, разбросанных но лесной поляне, а слушатели – чернокожие полуобнаженные люди с листьями на поясе, которые заменяли им обычную одежду. Листья же составляли их украшения, а многие девушки И дети ходят совершенно без одежды. На головах у них кувшины с водой и корзины с плодами. Их воины носят медные браслеты и не расстаются с копьями, к которым привязаны заостренные камни…
Конан слушал, и лицо его туманилось: он въяве представлял себе те далекие жаркие страны. Киммериец не без удивления понял, что тоскует по ним, и мысленно дал себе слово вернуться в те края. Туда, где его знали как Амру, Льва. Туда, где чернокожие подчинялись его слову и мчались вместе с ним в неистовые битвы…
Он вздохнул, наваждение воспоминаний рассеялось.
– Продолжай, – мягко проговорил граф Мак-Гроган, обращаясь к Гэланту.
Тот встряхнулся.
