– Кто этот верзила? – осведомился начальник дворцовой стражи, когда Конан вместе с обоими фокусниками предстал перед ним. Они успели переодеться в чистое и перевязали рану Югонны. Конан маячил за спинами своих знакомцев, превосходя их в росте по меньшей мере на голову.
– Это? – Югонна повернулся и глянул на Конана. – Наш помощник. Он носит зеркало. И вещи. И иногда – Далесари.
– Он переносит меня через препятствия, – объяснила Далесари. – Через лужи, камни… В общем, там, где трудно пройти.
Конан сильно сопел у нее за спиной.
Начальник стражи махнул рукой.
– Проходите. Граф Цинфелин ждет вас. Я предупрежден насчет двоих фигляров, но коли вас трое…
– Это необходимо для нашего представления, – твердо заявил Югонна.
И они зашагали по коридору. Начальник стражи проводил их глазами и, пожав плечами, отправился спать.
Цинфелин ждал их прибытия с нетерпением. Когда дверь его личных покоев открылась, и показалась Далесари, молодой граф сам бросился к ней навстречу. Он больше не был ни бледным, ни вялым. На его щеках играл лихорадочный румянец, глаза горели, пересохшие губы все время шевелились, как будто Цинфелин вел бесконечный и беззвучный диалог с самим собой.
– Наконец-то! – воскликнул он, хватая Далесари и Югонну за руки и втаскивая их в комнату.
Он тут же осекся, заметив Конана: – А это кто?
– Наш помощник.
– А, хорошо…
Цинфелин сразу же перестал обращать на Конана внимание, и киммериец, устроившись в углу, занял удобный наблюдательный пост, как раз рядом с кувшином, полным вина.
Напрасно Югонна боялся, что юный граф обратит внимание на растерзанный вид обоих фокусников. Хотя в комнате и горел факел, воткнутый в стену, Цинфелин совершенно не замечал ссадин и разбитой губы Югонны, красной полоски на шее Далесари. Он целиком и полностью был поглощен своими мыслями.
– Зеркало с вами? – жадно спросил он.
Югонна вынул из мешка зеркало и установил его перед графом.
– Отлично! – воскликнул Цинфелин, потирая руки. – Превосходно! А сейчас покажите мне, пожалуйста, еще раз некоторые картины.
– Что именно хочет увидеть ваша светлость? – вежливо осведомился Югонна.
Конан шумно отхлебнул вина и, заметив, что Далесари с укоризной посмотрела на него, приветливо махнул ей рукой.
И снова Цинфелин явил полное безразличие к происходящему вокруг него.
– Помните ту картину… маяк возле пролива? – быстро проговорил он. Далесари обратила внимание на то, что юный граф чуть задыхается.
– Маяк? – переспросила она. – Но почему вашу светлость так взволновала именно эта картина? По-моему, она самая мирная и успокаивающая.
Югонна покосился на свою подругу. Вечно ей нужно возражать! Всегда и на все у Далесари имеется собственное мнение! Когда-нибудь это здорово их подведет…
– Его светлость хочет увидеть маяк, – мягко заметил Югонна. – Зачем же рассуждать и тем более возражать? Просто покажем еще раз маяк, вот и все… Лично мне тоже нравится эта картина. Хотя большинство мечтательных юношей, разумеется, выбрали бы русалок.
С этими словами он провел рукой над зеркалом, и там снова заклубился туман, а сквозь разводы и пятна тумана проступила белая башня с фонарем наверху. Серые воды пролива тихо плескали у подножия башни, чайка кружила в воздухе.
Цинфелин так и прирос взглядом к этой картине. Конан привстал, чтобы лучше видеть – что именно так поразило юного графа. Пока что ничего особенного не происходило.
– Хорошо, – прошептал наконец Цинфелин. – Очень хорошо… Я видел все, что мне было нужно… И… – Он перевел взгляд на обоих фокусников, а затем посмотрел прямо в синие глаза киммерийца. – И я хочу спросить вас, вас троих: вы будете моими друзьями?
Они молчали, ошеломленные этим неожиданным вопросом.
– Что? – вскрикнула Далесари, не сдержавшись.
– Я хочу знать, согласны ли вы стать моими друзьями, – настойчиво повторил принц. – Потому что никто из моих прежних друзей не поймет… Они просто не в состоянии понять – в отличие от вас… Но мне нужны преданные люди. Люди, которым от меня ничего не нужно.
– Кроме денег, – спокойно произнес Конан.
Юный граф вздрогнул, а затем расслабился.
– Да, я заплачу вам денег за услуги, – согласился он так, словно речь шла о чем-то несущественном. – Но не это важно. Я хочу, чтобы вы не предали меня. И не ради денег, а ради меня самого.
– Хорошо, – все так же спокойно сказал Конан. – Вы рассуждаете как настоящий король. Как король, попавший в беду. Я согласен вам служить.
– Мы согласны, – поправил Югонна, с укоризной глядя на Конана.
– Рад видеть такое единодушие в моих товарищах, – объявил Конан. – Итак, мы готовы. Можете нам довериться.
– Отлично! – Цинфелин встал и развел руки в стороны. – Вы показали мне отменный фокус, а теперь позвольте и мне показать вам свой. Я потому и попросил вас прийти ко мне ночью, что мой фокус происходит только по ночам. Зато ежедневно. Точнее, еженощно. Смотрите…
Он указал на каменную стену, и вдруг Югонна с ужасом понял, что поверхность стены расплывается, становится зыбкой, как будто погружается в туман. Миг – и из этого тумана выступила живая картинка.
В первые мгновения она представлялась чем-то вроде барельефа, но затем фигуры ожили, зашевелились, обрели собственное бытие, и теперь наблюдателям казалось, что они смотрят на некую сцену, разворачивающуюся в невероятной дали.
Перед их глазами была темная мрачная комната с голыми каменными стенами и единственным узким окном. И к этой стене был прикован человек.
Тяжелые оковы охватывали его запястья и щиколотки, короткие цепи с толстыми звеньями прочно крепились к стене. Грубый железный ошейник смыкался на шее узника, и от ошейника тоже тянулась цепь.
– Смотрите, – прошептал Цинфелин.
Изображение вдруг сделалось еще более отчетливым, и Далесари вскрикнула: узник оказался совсем юной девушкой.
Она была тонкой, как тростинка. Долгое мучительное заточение изнурило ее, но она все еще сохраняла следы замечательной красоты. Огромные зеленые глаза девушки были распахнуты. Она явно ощущала присутствие наблюдателей и пыталась отыскать их взглядом. Затем слабая улыбка показалась на ее лице – она заметила Цинфелина.
Пересохшие губы девушки зашевелились. Она что-то говорила.
Цинфелин, не в силах оторвать от нее взгляд, шепнул своим гостям:
– Я научился читать по губам. Теперь я знаю, что она произносит – ночь за ночью, все то время, что мы с ней видимся. Она умоляет спасти ее. Тот, кто держит ее в заточении, каждый день подвергает ее пыткам. Ее морят голодом, ее мучают жаждой, ее запугивают и принуждают к
