– Очень заботливая подруга, не правда ли?
– Да. По ее милости мне теперь спать в комнате, больше похожей на чулан.
– Кошмар, – без тени сочувствия сказал Альберт. – Пить будем?
– Будем.
Вечер тек, как кровь по венам: легко, естественно, необратимо и тепло. Джина поняла, что пьяна, только когда выяснила, что встать и подняться наверх – это проблема. По меньшей мере, испытание. Для чести. Ведь не может благочестивая леди идти через зал, набитый людьми, нетвердой походкой.
– Ой, – выразительно проговорила Джина.
– Так-так. Потанцуем?
– Издеваетесь?
– Нет, приглашаю.
– В другой раз.
– Все, оказывается, серьезно. Пойдем подышим воздухом?
– Хорошая идея. Дайте даме руку.
Опереться на руку Альберта оказалось приятно. У него были сухие, сильные, жилистые руки.
– Ваше пальто в номере?
– Кажется, да.
– Могу принести свое, чтобы вы не подвергались атаке вирусов Мэган.
– Согласна. Не хочу будить Мэг.
– Ждите здесь.
Альберт оставил ее на диване в холле. Диван показался Джине гораздо мягче, чем обычно. Определенно, давали о себе знать хорошее настроение и общая расслабленность тела.
Он и вправду принес ей пальто. Джина чувствовала себя в нем школьницей, возвращающейся с вечеринки в компании одноклассника.
– Вы очень добры. – Удержать свое веселье внутри было очень сложно. Джина, как бутон, раскрылась в улыбке.
Альберт с некой смесью умиления и огорчения покачал головой:
– Вам велико ужасно. Но главное – это как ты сам себя ощущаешь, правда?
– Правда! – Очень, до безумия, хотелось танцевать.
Морозный воздух ударил в лицо и почти сразу вышиб хмель из головы Джины. Сознание прояснилось, но расслабление не спешило покидать тело. Джина задумалась: а стоит ли опираться на руку Альберта, если нет острой необходимости? Хотя, в конце концов, он не рентген, чтобы знать, что у нее внутри…
– Странно, как нас свела судьба, да? – спросила она, чтобы заполнить паузу.
– Странно, что вы уже два раза за вечер повторили слово «судьба». Днем, кажется, я слышал, что вы не верите в эту особу.
– Так то было днем! – резонно возразила Джина.
– О, женщины!
– У вас есть женщина? – вырвалось у Джины. Она готова была заткнуть себе рот рукой.
Альберт с удивлением на нее покосился. Улыбнулся:
– А вам зачем?
– Просто… – Хорошо, что было темно и он не мог видеть яркого румянца, захлестнувшего ее до ушей.
– У меня есть лучше! – провозгласил Альберт.
– Мужчина?!
– Не угадали.
– Работа?
– Прошлое, – неожиданно печально ответил Альберт.
– Извините. Но тогда вы феномен. Потому что человек живет во времени, а его личного времени – три: прошлое, настоящее и будущее. Если у вас вместо трех одно…
– Вы всегда такая… интересная, когда выпьете?
– Нет. Когда есть публика. Мне нужен достойный зритель.
– Оно меня преследует!
– Что?
– Не важно. Замерзли?
Они шли опустевшими улочками. Темно, огоньки города вдали, внизу – как свечки на древнем алтаре.
– Нет.
– Не верю. Я бы замерз без шарфа и перчаток.
– Знаете, из двух рукавов можно соорудить вполне сносную муфту! – Джина продемонстрировала свое изобретение.
– Поразительно.
– И мне. – Джине приятно было быть с ним естественной и непосредственной. Он такой… сильный и мудрый.
Знаю, и все тут. Пусть прячет что угодно. Так хорошо…
Они вернулись в отель, казалось, спустя целую сотню лет, хотя на самом деле прошло минут двадцать. Даже квартал не успели обойти.
– Могу пригласить вас в гости, – сказал Альберт, и Джине почудилось нечто странное в его голосе.
На самом деле он чувствовал себя жутко. Он волновался! Будто от решения этой золотоволосой девчонки зависит что-то важное! Чуть ли не его судьба! Судьба…
– Так что? – Альберту никак не удавалось с собой справиться.
– Я за. – Джине меньше всего на свете хотелось подниматься в свое временное жилище, а идти коротать время в город не было сил.
– Тогда прошу.
Они пересекли дворик, Альберт успел удивиться: неужели забыл выключить свет? Открыл дверь, не сразу справившись озябшими пальцами с ключом.
– Ах! – Джина резко вдохнула, потрясенная.
Альберт просто остолбенел, тупо глядя перед собой.
Комната походила на сказку. Все: пол, столики, каминная полка – было уставлено свечами. Маленькие огоньки в таком количестве давали столько света, что его было достаточно, чтобы разглядеть мох в щелях между бревнами.
В камине трещал огонь. Пляшущее пламя отбрасывало сумасшедшие отблески на стены.
Постель была аккуратно расстелена. Обычное белье сменили на красный шелк.
Рядом с кроватью стоял в вазе почти неохватный букет багровых роз.
Джине захотелось упасть в обморок. Пусть делает с ней, что хочет…
– Значит, вот так? Напоил и соблазнил? – еле слышно прошептала Джина.
– Я не… – Альберту не удалось справиться с голосом. И что сказать? Что это не он? Какая чушь! Можно, пожалуй, девушку и обидеть. Неизвестно чем больше.
– Какой ужас. – Губы ее расплывались в улыбке. Она повернулась к Альберту. – Что дальше?
В ее глазах Альберт прочел ответ на заданный вопрос и едва не отшатнулся. Он и сам не знал, чего ему хочется больше: сжать эту фею в объятиях и овладеть ею тут же, на шкуре, или на шкуре у камина, или на постели… Или вызвать сюда администратора и устроить скандал. Мелькнула даже мысль: может, ошиблись домиком? Нет, не ошиблись. Вон его борсетка на тумбочке…
– Джина, ты отдаешь себе отчет в том, что происходит? – Альберт наклонился к самому ее уху. Не хотелось бороться с собой. Не хотелось.
– Может быть… Не знаю. Давай играть, будто я все еще пьяна и ничего-ничего не понимаю. – Джина прижалась к нему.
– Давай, – выдохнул Альберт и поцеловал ее.
Он хотел бы любить ее торопливо и пылко. У него давно не было женщины, а с теми, которые все же становились его любовницами, Альберт обращался так, чтобы не потерять своего достоинства и не показаться мужланом, но и не продемонстрировать больше чувства, чем он на самом деле испытывал. А испытывал он мало. Слово «любовь» для него всегда было чуть- чуть насмешкой. Он мыслил ее в эстетико-психическом ключе: глубоко анализировал в спектаклях ее проявления и следствия, применительно к своей жизни считая абстракцией.
Абстракция – это то, чего нет.
А сейчас было по-другому. Альберт понял, что больше всего на свете ему страшно обидеть девушку, волей то ли случая, то ли судьбы, то ли своей собственной оказавшуюся в его объятиях. И сама атмосфера не располагала к спешке и простоте.
Это было похоже на медовый месяц.
Губы Джины казались Альберту сладкими и мягкими, и он целовал ее жадно и нежно. Она дрожала. Альберт ласково помог ей снять пальто. Ее тело – такое хрупкое, такое изящное. Какие тонкие запястья… Альберт обхватил их пальцами, словно показывая свою власть и силу. Она покорялась. От этого стало так радостно, так пьяняще счастливо, что Альберт задохнулся от восторга и, подхватив Джину на руки, понес на кровать.
Ее свитер был теплым. А под ним – теплая, гладкая кожа. Рука Альберта скользнула по плоскому девичьему животу, и Джина бессильно застонала.
Ей так этого не хватало! Щемяще-нежного, на надрыве, дрожащего чувства, выраженного в ласках, поцелуях, прикосновениях мужского тела…
Альберт с величайшей нежностью помог ей снять обувь, джинсы и свитер. Она не помнила, как он остался без одежды. Джина лежала на кровати, прикрытая только кружевными лоскутками белья, и чувствовала разгоряченное тело мужчины, который желал ее так, как, может, не желал никто другой. Никогда. Его руки – она никогда бы не подумала – оказались очень осторожными и вкрадчивыми. Прикосновения горячих ладоней рождали нарастающий жаркий отзвук в теле. Плоть будто плавилась. Очаг внизу живота, от которого шли по телу сладкие, теплые волны, ширился и рос. Мир уплывал. Мыслей не было. Темное сладострастное пятно поглотило весь мир вокруг. Счастье.
Джина и Альберт любили друг друга так, как кочевники в пустыне пьют воду, – жадно, блаженно, потому что это было величайшей радостью и означало жизнь.
Для Альберта весь мир расцвел красками. Для Джины весь мир наполнился чувствами. Оба словно обрели смысл, который давно потеряли и долго-долго не могли найти. И смысл был – рядом, близко-близко, почти единым целым… Можно коснуться рукой, губами, грудью…
И когда Вселенная взорвалась острейшим пульсирующим наслаждением, крик Джины и хриплый стон Альберта слились в один звук.
– Я такого не испытывал никогда. За всю свою долгую и не скучную жизнь. Спасибо… – Альберт прижался губами к завитку на виске Джины. Он был уверен, что никому другому ни за что на свете не сказал таких слов. Но с Джиной ему хотелось быть откровенным. И он сделал свое признание с легкостью.
