Экскурсоводы, наверное, везде одинаковы. В своей колоритности уж точно. Толпа собралась вокруг стареющей полноватой женщины с густой шапкой русых кудрей, с которыми явно не мог совладать черный берет вольного художника, и цветной шалью, накинутой поверх коричневого пальто.
– Вот это типаж! – восхищенно пробормотал Альберт.
Джина покосилась на него. Он походил на воодушевленного находкой исследователя.
– Вы что, художник? – поразилась Джина.
– Нет.
Они присоединились к остальным жаждущим развлечений. Экскурсовод представилась: ее звали Ханне. Она легко перескакивала с немецкого на французский и на английский. Джина в очередной раз подивилась, сколько в Швейцарии полиглотов.
Маршрут обсудили сразу: сначала нужно будет на автобусе турфирмы обогнуть гору, а потом подняться по канатной дороге в Анморе. Осмотр займет около двух часов вместе с рассказом гида и временем на фотографирование. Потом группа вернется в отель тем же путем. Все предельно ясно.
Наверное, было бы гораздо лучше, если бы день выдался солнечным. Но небо над головой напоминало серо-опаловую, хорошо взбитую подушку. Джине стало немножко не по себе. Автобус тряский, точнее дорога оставляет желать много-много лучшего. Вокруг гомонят чужие люди, сквозь общий гул пробивается усиленный микрофоном голос гида:
– Как вы думаете, почему вон та гора называется на местном диалекте Медвежья Лапа?
Рядом сидит Альберт и смотрит в окно. От него прохладно.
Пейзаж, несмотря ни на что, был великолепен. Гора пугала своей надвинувшейся массивностью. Когда живешь на склоне – почему-то нормально, не страшно, а сейчас, с этого ракурса, как-то дико. Джину с детства пугало все, что было гораздо больше привычных вещей. А что может быть больше горы? Ее шапка терялась в высоте. Острый гребень напоминал топор пещерного человека, опасный и безыскусный. Безмысленный. Снег лежал, казалось, от века на ее склонах. Из него торчали ели, кое-где сбиваясь в кучки. Джине вспомнились жуткие рассказы о том, как мчится с горы лыжник, и все у него хорошо, ветер свистит в ушах, скорость, адреналин, и вдруг – дерево… Серо-белое вокруг навевало мысли о смерти-сне.
– Альберт, а чем вы занимаетесь?
– Сижу.
– Я имела в виду вообще.
– Вообще, – Альберт выдержал паузу, будто взвешивая, стоит ей говорить или нет, – вообще я работаю на телевидении.
– Серьезно? – улыбнулась Джина.
– Да. Снимаю всякую ерунду, которую с чавканьем пожирают мозги наших соотечественников.
– Зачем вы так говорите? – нахмурилась Джина. – У вас, судя по всему, к человечеству личные счеты?
– Вроде того.
– А почему сказали «какой типаж» про Ханне?
– А она хорошо смотрелась бы в каком-нибудь ток-шоу. Скажем, с историей о том, как ее муж ушел к любовнице, нет, лучше – к любовнику-трансвеститу. Мораль: куда катится мир?
– Вы черствый. И циник.
– Ага, именно то, что я уже понял. Вы стараетесь прилепить на меня какой-нибудь лейбл, чтобы было понятно, как со мной общаться. А я ведь в любой момент могу выскочить из роли. И что тогда? Вам, Джина, не кажется, что не нужно думать о людях в каких-то категориях?
– Да, по крайней мере, о некоторых. Иначе будет слишком горько, что жизнь с такими сводит.
Альберт ухмыльнулся в ответ на ее попытку зацепить его самолюбие.
– Может, хватит пикироваться?
– Я, что ли, начала?
– А вы попробуйте не подстраиваться под меня, а быть собой. Думаю, получится интересно.
Джина фыркнула. Но не смогла сдержать улыбки.
Анморе, вопреки неприятным предчувствиям Джины, оказался музеем под открытым небом, а не образцово-показательной туземной деревушкой, где зарабатывали бы деньги, показывая туристам свой фальшивый и раскрашенный быт.
Здесь даже не было церкви. Два ряда домишек, привезенных сюда из предгорий, – улица. В старой Европе неудивительно было бы встретить такое местечко. Дома – крестьянские, из очень старого дерева, за которым хорошо ухаживают. В каждый можно зайти и посмотреть интерьер. Очаг или камин – главный источник тепла, а здесь это важно, потому его чистят и оберегают. Утварь, кое-какая одежда. Джина почувствовала, что попала в сказку. Не в сахарный рассказик, где все чисто и гладко, а в такую, которую видит сказочник в своем воображении, но рассказывает по-другому, глянцево, чтобы не напугать детишек. Ее завораживали грубые глиняные горшки и небрежно брошенная на кровать шерстяная шаль, бесхитростно сделанные детские игрушки и большие, тяжелые ножи… Домик охотника произвел тягостное впечатление: более зажиточный, аккуратный, с надежным оружием, развешанным по стенам, но и с чучелами убитых животных, оленьими головами и рогами… Пара каких-то куропаток в связке болталась у очага. Словно вот-вот сядут ощипывать птицу… Джину передернуло.
– Вам это кажется жестоким, Джина? – поинтересовался Альберт, неотступно, как тень следовавший за ней.
– Да.
– Скажите, вы едите колбасу?
Джина растерялась.
– А ведь свинки тоже хотели жить, – назидательно проговорил Альберт.
– Но… у свиней и не может быть другой судьбы. Для них все предрешено, а это – дичь, понимаете, дикие звери и птицы!
– Все дикие звери умирают тоже. В лапах хищников, от болезней, от старости, срываются в пропасть, замерзают в горах… Вы вообще верите в судьбу?
– Нет.
– И я нет. Только у нас это как-то по-разному получается.
Джина поспешила выйти на свежий воздух. Ощущение было странным. Она чувствовала себя так, будто кучка туристов и экскурсовод – все это за стеклом или на широкоформатном экране телевизора. На самом же деле – вещи, она и Альберт. И еще природа.
С такой высоты можно было бы обозреть полмира. Но полмира сейчас занимал снег и выше него – сероватое зимнее небо. Не бывает в нормальных условиях в октябре такого неба… Но то – в нормальных условиях! А здесь – другой континент, почти другой мир, еще удивительно, как свет движется с той же скоростью… Что-то из прошлого. Того прошлого, которое словно кровью помнила Джина. Ее род вышел с этого материка, как ни крути… И хотелось именно сейчас надышаться холодным воздухом.
Пошел снег.
А потом начались приключения. Точнее главные приключения обошли Джину стороной, потому что они выпали на долю тех, кто в данный момент ехал по канатной дороге. Она встала. То ли заел какой-то важный механизм, то ли электричество перестало поступать, но фуникулер замер.
И это означало, что никто не попадет в Анморе и не выберется отсюда в ближайшее время.
Когда расстроенная Ханне с заметно покрасневшим от холода лицом, смущаясь, сообщила группе последние новости, в рядах флористов поднялся ропот: они опаздывали на заседание какой-то секции…
– А мне даже нравится! – воскликнул Альберт. – Пойдемте греться в кафе.
Кафе для туристов здесь действительно было. Маленькое, полностью стилизованное под старину здание с вывеской «Обед Вильгельма Телля».
– Как оригинально! – съехидничала Джина.
– Интересно, подают ли здесь ягнятину? – спросил сам себя Альберт.
Мало-помалу зал с дубовыми столами заполнился товарищами по несчастью, на несколько часов отрезанными от внешнего мира. В основном – из группы Джины. Но их все равно будто не было. Джина грела руки о высокий бокал из толстого стекла с глинтвейном и рассматривала лицо Альберта, стараясь делать это не слишком откровенно.
Лицо было запоминающимся. Морщинки уже легли на лбу и в уголках рта. Сухой нос с благородной горбинкой. Лет пятнадцать назад он, наверное, был очень красивым.
– Ну что вы так на меня смотрите? Не насмотрелись на экспонаты?
– А как вы догадались? – Вместо того чтобы смутиться, Джина возмутилась. – Вы же смотрите в меню!
– Чувствую.
– Как с вами опасно, черт подери!
– Да жить вообще опасно, дитя мое, от этого умирают… – усмехнулся Альберт. В глазах его прыгали веселые искорки, Джина только сейчас заметила.
– Перестаньте обращаться со мной, как со школьницей! – Джину взбесил его шутливо-покровительственный тон. Она шлепнула его перчаткой по руке и сама поразилась: она никогда не переходила границ чьего-то личного пространства. Покраснела. – Извините.
– Да нет, мне не больно даже. Угостить вас дичью?
– Нет!
– Тогда, возможно, пирог с луком и сыром? Или фондю?
– Фондю. Обожаю.
– Отлично.
В зале растопили камин. У Джины стало тепло-тепло на душе. Снаружи ее согревал теплый свитер и огонь в камине. Изнутри – глинтвейн. Нет, не только глинтвейн. Ей было интересно даже просто находиться рядом с человеком, который сейчас сидел напротив.
– На вашем лице отражаются язычки пламени. Это великолепно и немного зловеще. Вы похожи на ведьму.
– Вдруг я вас зачарую? – Джине было весело.
– А не я вас? – уточнил Альберт.
– Нет, вам не положено.
– Хорошо же. Мне любопытно, чем вы живете в другом, обычном мире?
– Я… – Джину пронзила мысль: больше всего на свете ей хотелось бы сказать, что она художница. Но лгать было бы подло. – Я менеджер в художественном салоне.
– Хм. Вам подходит, но немного… не до конца, что ли.
– Может, и так… – усмехнулась Джина. – Жалко, что Мэг не поехала. – Попытка сменить тему оказалась одной из самых неуклюжих в ее жизни.
– А мне нет, – пожал плечами Альберт.
