– Я не знаю, когда возникла эта путаница, – в смятении сказала она. – Я очнулась в больнице, с головы до ног в бинтах, и не могла ни двигаться, ни говорить. Все называли меня Кэрол. Сначала я ничего не понимала. Было так больно, так страшно, я совершенно потерялась. У меня несколько дней ушло на то, чтобы начать разбираться в том, что случилось.
– Но ты разобралась и ничего не сказала! Почему?
– Да не могла я! Говорить не могла, – взмолилась она, хватая его за руку, но он тут же вырвался. – Тейт, я пыталась хоть что-то тебе объяснить, прежде чем мне сделали лицо Кэрол, но ничего не получалось. Всякий раз, когда я начинала плакать, ты думал, что это от страха перед операцией. Так оно и было, но, кроме того, у меня собирались отнять мое «я» и навязать чужое. А хоть что-нибудь сообщить мне не удавалось.
– Господи, фантастика какая-то! – Тейт взъерошил волосы. Потом вдруг понял, что до сих пор стоит совершенно голый, схватил полотенце и обернул его вокруг бедер. – Но ведь прошло уже несколько месяцев!
– Мне было необходимо какое-то время оставаться Кэрол.
– Почему?
Она подняла голову и уставилась в потолок. То, что выпало ей до этой минуты, – цветочки, по сравнению с тем, что ее ожидает после того, как она объяснит, в чем дело.
– Это, конечно, прозвучит ужасно…
– К дьяволу, как это прозвучит! – угрожающе заявил он. – Я желаю знать, с какой стати ты изображала мою жену.
– Потому что тебя хотят убить! – выпалила она.
Несмотря на весь свой воинственный пыл, он явно был ошарашен и даже дернул головой, словно получил апперкот в челюсть.
– Когда я лежала в больнице, – начала она, сжимая руки, – ко мне кто-то приходил.
– Кто?
– Не знаю. Выслушай меня, прежде чем засыпать вопросами. – Она глубоко вздохнула и торопливо продолжала: – Я была в повязках и не могла разглядеть. Кто-то, называвший меня Кэрол, предостерег, чтобы я не делала никаких признаний на смертном одре. Сказал, что все планы в силе и что ты умрешь прежде, чем займешь свой пост.
Секунду-другую он стоял не двигаясь, затем уголки его губ приподнялись в улыбке. Он издал лающий, презрительный смешок:
– И ты надеешься, что я тебе поверю?
– Это правда!
– Правда то, что ты отправишься за решетку. И сейчас же! – Он повернулся и шагнул к телефону.
– Тейт, нет! – Она снова схватила его за руку и заставила обернуться. – Я не виню тебя за то, что ты так плохо обо мне подумал.
– Да ты даже отдаленно не можешь себе представить, насколько плохо.
Его слова больна резанули Эйвери, но в такой момент она не имела права обращать на это внимание.
– Я говорю правду. Клянусь тебе. Кто-то хочет тебя убить, прежде чем ты сядешь в кресло сенатора.
– Меня еще никто не избирал.
– Похоже, это вопрос времени.
– Значит, ты не можешь назвать мне имя этой таинственной личности?
– Пока нет. Я стараюсь это выяснить.
Мгновение он вглядывался в ее серьезное лицо. Потом проворчал:
– Не могу понять, чего я тут стою и слушаю подобную околесицу. Все эти месяцы ты жила ложью, А теперь хочешь меня убедить, будто какой-то злокозненный чужак пробрался к тебе в палату и наплел тебе всю эту чушь? – Он покачал головой, словно поражаясь ее нахальству и собственной тупости.
– Не чужак, Тейт. Кто-то из твоих близких. Даже из родственников.
У него отвисла челюсть, и он оторопело воззрился на нее:
– Ты что, хочешь сказать…
– Подумай сам! В реанимацию допускают только родных!
– Что ты несешь! Кто-то из членов моей семьи замышляет меня убить?
– Знаю, звучит невероятно, но так оно и есть. Я ничего не выдумываю. И не брежу. Ведь были еще и записки.
– Записки?
– Да. Их оставляли для Кэрол в местах, о которых знала только она. Так ей давали знать, что план по- прежнему в силе. – Эйвери бросилась к шкафу, открыла молнию одного из своих чемоданов и принесла ему все послания, включая обезображенную предвыборную афишу.
– Это отпечатано на машинке, которая стоит в доме на ферме, – объяснила она.
