типа. По отношению к ним Юрка ведет себя сейчас прилично, не нарывается, что еще надо? Ваня взял Степанова за локоть и шутливо сказал, призывая к их обычному полуироническому трепу:
— Юпитер, ты сердишься, следовательно…
Но Степанов не дал ему договорить.
— Оставь, Иван. Можем мы хоть раз поговорить серьезно?
— Можем, — все еще улыбаясь, сказал Ваня, — можем, Степаныч, но я не вижу темы. Учебку мы, так или иначе, к празднику сдадим. Мост построим, где прикажут. Что тебе еще нужно, старче? Общественных подвигов? Так у меня на них куражу нет. Не вижу смысла.
— А в чем ты видишь смысл? — хмуро спросил Зуев.
— В том, что мне осталось служить еще один год, семь месяцев и двенадцать дней. Ответ принят?
— А без трепа? — спросил Степанов.
Ваня рассердился. До сих пор они относились друг к другу с уважением и не занимались душевным взломом.
— Без трепа служить тошно, — сказал он.
Мишка подошел к Степанову и сел на стол перед ним.
— Не надо было затевать этот разговор на собрании, Коля. Рано. Думаешь, только тебе этот тип неприятен? Он многим поперек горла… Черт знает почему, но я всегда чувствую, как рядом с ним во мне просыпается подонок. Мистика какая-то! И все-таки абзац, Коля. Рано.
— Почему? — все так же хмуро спросил Зуев.
— Подначки, смешочки, намеки — кровь все это портит, а сказать не о чем… Мелочовка получается. А вы даже нас с Иваном не предупредили. Такие вещи готовить надо, мужики… А тут еще и самоволка сошла ему, что тоже на общественный подвиг мужиков не воодушевило. Мне, мужики, Малахова жаль…
Зуев резко отодвинул стул ногой и сел, ссутулив плечи.
— Видали, как Юрка ушел? Герой… Ладно, говорили-балакали, сели и поплакали, а дело стоит. Иван, загляни в канцелярию, может, лейтенант еще там. Клей в шкафу на нижней полке.
Ваня увидел свет в дверной щели и обрадовался. Не хотелось тащится в другую роту, да и вряд ли дадут — сами, скорее всего, тем же делом заняты. Лейтенант стоял у окна, спиной к двери и задумчиво барабанил пальцами по оконному переплету.
— Разрешите, товарищ лейтенант? — спросил Ваня.
Малахов обернулся. Длинный, мрачный, обиженный на весь мир. Взглянул неприязненно:
— Что вам, Белосельский?
— Клей. У капитана в шкафу должен быть.
Малахов открыл шкаф и уставился на полки с папками и брошюрами, точно забыл, зачем полез в шкаф. Дверца под тяжестью его руки скрипнула, Малахов закрыл ее и сел за стол.
— Скажите, Иван… Садитесь, пожалуйста.
Ваня сел.
— Скажите, Иван, — повторил Малахов, запнулся, подыскивая слова, и спросил прямо: — Скажите, почему солдаты на собрании молчали? Не видят в поведении Зиберова криминала или не доверяют мне?
Ваня предпочел бы уклониться от ответа, но прямота взводного, его искренность и незащищенность напомнили Ване комиссара. Он так же был всегда открыт и искренен с ними — в гневе ли, в обиде или радости. Ему можно было сказать все и идти за ним с закрытыми глазами, поэтому он и стал для пэтэушников комиссаром. Но лейтенант… что он за человек? Хотя и тогда, при первом знакомстве, он также напомнил Ване комиссара. И все-таки… от комиссара они так не зависели.
— Трудно сказать… Вернее, одним словом не объяснишь, товарищ лейтенант.
— Да, да… Понимаете, Белосельский, нельзя заставить человека быть откровенным. Я прошу вас. Мне это нужно знать.
Ваня отвел глаза и сказал сокрушенно:
— Я ведь тоже молчал на собрании…
— Это вам мешает быть откровенным?
— Да.
— Понятно… — Малахов покивал, скорее своим мыслям, чем Ваниным словам. — Хорошо, оставим других. А вы почему молчали?
— Зиберов мне органически неприятен. Боялся быть необъективным.
— Та-ак… — Малахов огорченно вздохнул. — Ну что ж, благодарю вас за откровенность, Белосельский. Вы свободны.
Перед Ваней снова сидел офицер. Сходство с комиссаром осталось, пожалуй, только в выражении глаз. Ваня встал и, стараясь не шуметь, поставил стул на место.
— Разрешите взять клей, товарищ лейтенант?
— Берите. Мне жаль, Иван, что наш разговор не состоялся.
Ваня почувствовал себя свиньей.
— Состоялся, товарищ лейтенант. А Зиберов — мелочь. Не берите в голову. Он из породы халдеев.
Глава XVIII
Подполковник Груздев вернулся из города к шести часам вечера, когда роты возвращались в казарму. Поставив машину возле дома, он с досадой оглядел кузов, забрызганный дорожной грязью, и пошел в штаб пешком. Груздев был зол, голоден и вдобавок едва не попал по дороге в аварию, чудом увернувшись от выскочившего на шоссе из придорожных кустов сумасшедшего мотоциклиста.
Груздев вообще не любил бывать в городе. Шум, суета, многолюдье утомляли его физически. Он всегда возвращался из города больным и должен был непременно побыть в одиночестве, чтобы восстановить душевное равновесие.
Еще издали он увидел возле штаба одинокую фигуру солдата. Он стоял в нескольких шагах от крыльца, старательно козыряя пробегавшим мимо офицерам. «Тураев… Саид Тураев, — огорченно вспомнил Груздев. — Вот незадача!»
Вчера, возвращаясь в штаб с обеда, он случайно увидел за казармой в кустах согнутую фигуру. Солдат сидел на куче палых листьев, обхватив колени руками. Худая спина с торчащими лопатками вздрагивала. Груздев остановился, поняв, что солдат прячет свою беду от чужих глаз. Чтобы не спугнуть парня, он прошел за кустами и тихонько сел рядом. Солдат взглянул на него мокрыми злыми глазами и сделал резкое движение, чтобы вскочить на ноги, но Груздев придержал его за руку.
— Сиди, сынок. Извини, что помешал.
Солдат промолчал. Отвернулся и украдкой вытер пальцами мокрые глаза.
Память на лица у Груздева была фотографическая. Где же он мог видеть этого парня? У связистов? Водолазов? Нет… В парке! Точно, ремонтник. Но фамилия… Как же его фамилия?
Груздев вздохнул, вытащил пачку сигарет и предложил солдату. Тот понуро покачал головой.
— Ну и молодец, — сказал Груздев, — значит, ты сильный человек. А я вот, как видишь… Закурил когда-то в молодости с горя, да зря. Горе не миновало, а привычка вредная осталась. Не нашлось тогда рядом верного человека подсказать, остановить. Вот я и думаю: нельзя человеку без друзей. У тебя-то друзья есть?
— Есть.
— Здесь или дома?
— И здесь есть, и дома есть… в школе вместе учились.
— У вас, наверное, хорошая была школа, если сумели сохранить дружбу.
— Очень хорошая, товарищ подполковник. Мы три года назад в новый район переехали, я все равно в
