Пристрастные рассказы

Ступай к другим. Уже написан Вертер.
А в наши дни и воздух пахнет смертью:
Открыть окно, что жилы отворить.

Почти ежедневно повторял он:

В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Таскал за собой[47] и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.

(«Марбург»)

Я уверена, что он жалел, что не сам написал эти четверостишия, так они ему нравились, так были близки ему, выражали его.

Пришлось бы привести здесь всего Пастернака. Для меня почти все его стихи — встречи с Маяковским.

* * *

Крученых Маяковский считал поэтом — для поэтов. Помню, как он патетически обращался к окружающим:

Молитесь! Молитесь!
Папа римский умер,
прицепив на пуп
нумер.[48]

Заклинанием звучали строчки из «Весны с угощением»:

Для правоверных немцев
всегда есть —
дер гибен гагай.
Эйн, цвей, дрей.

«Эйн, цвей, дрей» вместо крученыховского «Клепс шмак».

Этим заклинанием он пользовался главным образом против его автора.

Часто трагически, и не в шутку, а всерьез, он читал Чурилина:

Помыли Кикапу в последний раз.
Побрили Кикапу в последний раз.

(«Конец Кикапу»)

И. Г. Эренбург вспоминает, что Маяковский, когда ему бывало не по себе, угрюмо повторял четверостишие Вийона:

Я — Франсуа, чему не рад,
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.

Маяковский любил играть и жонглировать словами, он подбрасывал их, и буквы и слоги возвращались к нему в самых разнообразных сочетаниях:

Зигзаги
Загзиги.
Кипарисы
рикаписы
сикарипы
писарики
Лозунги
Лозгуны

— без конца…

Родительный и винительный падежи он, когда бывал в хорошем настроении, часто образовывал так: кошков, собаков, деньгов, глупостев. Непрерывная игра словами шла за картами:

В ожиданье выигрыша
приходите вы и Гриша.

Оборвали стриту зад,
стал из стрита три туза.

Козыри пики — Пизыри коки.
Туз пик — Пиз тук.

Он много рифмовал по поводу и без конца.

О пивной, в которой надумали расписать стены фресками:

Сижу под фрескою
и пиво трескаю.

О предполагаемой шубе: