страданий.
Возникла короткая пауза, после которой раздался голос, полный ненависти и решимости.
— Я хочу убить собственного брата. Я должна его убить. Я не успокоюсь до той поры, пока он не понесёт справедливого наказания. Я убью его, пусть даже ценой собственной жизни.
— Грех говорить такие слова, — нравоучительно заметил священник и продолжал: — Нельзя убить свою кровь. Это величайший грех. Господь не простит тебя.
— Господь и сейчас меня не прощает, — прозвучал непримиримый голос, — я убью его, а потом…мне безразлично,… что произойдёт потом.
— А твоя дочь?
— Моя дочь? — Луиза резко заволновалась, услышав этот вопрос, и впервые устремила взгляд на квадратное окошко, за которым раздавался голос священника.
— Да. Твоя дочь. Ты подумала, что станет с ней, когда ты совершишь этот грех? Она останется одна. У неё нет отца. Не станет и матери. Как она будет жить? И сможет ли жить?
— Вы правы, святой отец, — раздался обречённый голос, — мне ничего не остается, как терпеть и… ждать. Но когда она перестанет нуждаться во мне,…я настигну и убью брата. Клянусь вам перед лицом господа. Я это сделаю…
— Миледи, — начал, было, священник, но его уже никто не слышал. Звук торопливых шагов свидетельствовал о том, что графиня покинула исповедальню. Осознав это, священник вышел вслед за ней. Он не стал оставаться возле исповедальни, а прошёл к одной из женщин, которая, сложив ладони, усердно молилась. Он затеял с ней негромкий разговор. Затем оставил её и отправился в комнату, которая служила ему местом отдохновения. Когда он вошёл туда, его уже ждали. Высокий человек, закутанный в чёрный плащ, не издал ни единого слова. Он лишь бросил на священника вопросительный взгляд.
— Она ничего не знает о сыне, — воровато оглядываясь по сторонам, прошептал священник, — это точно. Она оплакивает его, считая мёртвым.
Услышав эти слова, незнакомец кивнул священнику, а в следующее мгновение покинул комнату. Священник проводил его почтительным взглядом. Покинув священника, незнакомец взобрался на лошадь, что была привязана к изгороди рядом с церковью, и поскакал в сторону дороги ведущей на Париж. Ровно семь дней спустя глава ордена Гилберт де Лануа вновь выслушал того самого человека со шрамом.
— Ей удалось уйти, отец мой. Мы её ранили, но она всё равно сумела сбежать…с мальчиком. Мы отправились по её следу, и нашли цыганку в монастыре. Она была мертва. Мальчика рядом с ней не оказалось. Пропала и сестра Мария. Та самая монахиня, в чьей келье нашли цыганку. Мы расспросили о ней. Она происходит из дворянского рода, и приняла обет всего несколько месяцев назад. По этой причине никто толком и не смог объяснить, что она за человек. Они не знали так же, куда она могла уйти. Подозревая, что она забрала мальчика с собой, мы направили людей на её поиски. В порту Тулона мы выяснили одно интересное обстоятельство. Там видели, как некая монахиня садилась на корабль, следовавший в Константинополь. С ней был маленький мальчик. Мы почти уверены в том, что это та самая монахиня, которая забрала нашего врага у цыганки.
— Отправляйтесь в Константинополь, — яростно прошипел Лануа, — переверните весь город, но найдите проклятого Д'Арманьяка! И убейте его, наконец. Убейте…
И уже, много позже, оставшись в полном одиночестве, Лануа с роковой обреченностью прошептал:
— Каждый раз отпрыску Д'Арманьяков удаётся непостижимым образом ускользнуть от смерти. Предсказание с роковой точностью преследует наш орден. Мы прокляты,…прокляты. И лишь его смерть освободит нас от этого проклятия….
Глава 5
Ещё не успев открыть глаза, сестра Мария почувствовала головокружение и тошноту. Эти неприятные ощущения появились у неё сразу после отплытия и оставались все эти дни. Она очень тяжело переносила морское путешествие. Возможно, по причине того, что никогда прежде не плавала по морю на корабле. Однако эти чувства были не единственными. К ним примешивался ещё и…безотчётный страх. Вся каюта ходуном ходила. Снаружи доносились непонятные голоса и странный свист. Ко всему прочему добавлялся ещё и этот ужасный стук. Раз за разом он назойливо повторялся, словно вторгаясь в голову и выплясывая в ней неприятную мелодию. Сестра Мария зажала уши и уже после этого открыла глаза. Первое что бросилось в глаза, были осколки посуды. Они валялись на полу вместе с остатками еды рядом с её собственными сандалиями. Сестра Мария приняла сидячее положение и оглянулась по сторонам. Чего- то не хватало в каюте. И она не сразу поняла, чего именно не хватало. Но вскоре, до неё дошло, что в каюте нет…Жана. Неприятный звук издавала дверь каюты. Она была настежь отворена и то и дело билась о дверной косяк. Сестра Мария всплеснула руками и испуганно вскрикнула. До неё дошло, что мальчик вышел на палубу. Она поспешно обула сандалии и как была с непокрытой головой, бросилась к двери. Не рассчитав силу качки, она больно ударилась головой о стенку каюты, так и не добравшись до двери. На лбу появилась небольшая рана, из которой показались капли крови. Прижавшись спиной к стене каюты, она пощупала рану, а потом, держась уже двумя руками за выступающие предметы, вышла в узкий коридор. Перебирая руками по стене, она добралась до лестницы. Здесь ей пришлось буквально вцепиться в поручни. Качка сильно затрудняла подъём. Наконец, ей удалось добраться до двери, ведущей на палубу. Она взялась за ручку и нажала. Дверь резко распахнулась, и ей в грудь ударил такой силы порыв ветра, что она едва не опрокинулась назад. На палубе творился настоящий ужас. Ей в глаза бросились несколько человек. В том числе и бородач- капитан корабля. Он стоял под ливнем и, держась за канаты, до хрипоты что- то кричал, пытаясь перекричать шум ветра. Сестра Мария видела испуганные лица напрочь вымокших людей. Её охватил ужас, когда она увидела, как один из матросов болтается на верхушке мачты. На мгновение показалось, что ему удастся зацепиться за канат и спуститься вниз, но…налетел мощный порыв ветра, а после него корабль накрыло огромной волной. Сестра Мария только и почувствовала во рту вкус солёной воды, а сразу после этого у неё перехватило дыхание. Волна ударила её о дверь, а потом втолкнула обратно на лестницу. Она покатилась вниз и, ударившись головой, потеряла сознание. Буря же тем временем разыгралась не на шутку. Ветер рвал спущенные паруса. Волны накрывали корабль одна за другой. Едва они перекатывались через корабль, раздавались тяжёлые вздохи и обречённые крики.
— Выбросить за борт все бочки. Крепить мачту! — без устали орал бородач. Цепляясь за канаты, он переходил от одного матроса к другому и тумаками заставлял покидать убежища, в которых они пытались укрыться от бури. Но матросы испытывали страх от происходящего и выполняли приказы с непозволительной медлительностью. Несколько бочек с пресной водой полетели за борт. Двое попытались закрепить мачту, но никак не могли добраться до неё. Наконец верёвки были закреплены. Капитану едва удавалось справляться с командой. Но это продолжалось недолго. Матросы ещё кое-как подчинялись приказам, но когда в небе засверкали молнии и загрохотал гром, страх перешёл в настоящий ужас. А следом раздался страшный скрежет. Мачта треснула сразу в двух местах. На палубе раздались истошные крики. Матросы, пытаясь спастись, гурьбой бросились в трюм. И никакие крики, никакие угрозы не могли их остановить. Стихия внушала больший страх, нежели грозный облик капитана. Проклиная всё на свете, он сам бросился к мачте, пытаясь спасти положение. Ему никак не удавалось закрепить один из канатов стягивающий мачту. Не обращая внимания на миллионы брызг и шквалы ветра, которые обрушивались на него постоянно, он пытался снова и снова. Его не останавливала даже страшная опасность. Ведь мачта могла в любое мгновение обрушиться. Вот ещё одна попытка…капитан почувствовал, что на сей раз начало получаться. Кто- то ему помогал сзади. Он обернулся и буквально застыл от изумления. Матросы…они вернулись. Вернулись и все как один трудились, не обращая внимания на бурю. «Что за чудеса? — подумал капитан, с удивлением наблюдая за слаженной работой своего экипажа. И тут он уловил взгляды своих людей. Все они смотрели только в одно место. Капитан проследил за их взглядами и…вздрогнул. В непосредственной близости от правого борта…стоял мальчик. Он ни за что не держался. С головы стекали
