Они прошли через ракетный зал, где было представлено развитие военной космической техники от неуклюжих моделей их первого изобретателя Валье до самоходных ракет, которые шутя преодолевали земное тяготение. Потом Сиверс провел его сквозь два ряда танков, ведших свою генеалогию от допотопных ящеров и мамонтов. Ощущался дух демиурга, который в поисках наивысшего союза огневой мощи с передвигающейся броней шел иногда по ложному пути. Многие из машин побывали в сражениях, видны были вмятины, шрамы, пробоины, обгоревшая местами рыжая сталь. Ряд начинался с боевой машины из грубой листовой стали, которая по сравнению с колоссами казалась игрушечной. Луций остановился перед ней.
— Вот этот танк ужасно смешной, — сказал Сиверс, знавший коллекцию как свои пять пальцев, — его выкопали из-под руин одного городка, под названием Комбль. Говорят, там давным-давно произошла битва, в которой сражались диоскуры. Стоит только копнуть лопатой, как тут же попадаются кости и снаряды.
Потом он открыл дверь, на которой был нарисован предупредительный знак. Здесь были выставлены образцы секретного оружия Регента. Среди них также средства, предназначенные для поражения громадных площадей — радиоактивным излучением, вирусами, наводнениями, оледенением, болидами. Даже такая милая наука, как ботаника, была здесь поставлена на службу военным целям.
Луций поднял что-то вроде арбалета. Сиверс объяснил ему устройство конструкции. Оружие находило и убивало противника даже ночью. Того сначала пеленговали с помощью радиоволн. Потом по установленной таким путем связи посылали смертельный импульс. Древняя мечта человека — убить силой магии, одним только повелением, казалось, нашла свое воплощение в этом приборе. Луций положил его скорее на место, словно держал в руках скорпиона.
Рядом стояли два огромных зеркала, переливавшихся всеми цветами радуги. В центре них видны были, словно у глаз, темные зрачки. А между ними, если расположить их друг против друга и дать полный свет, возникал коварный луч — особо зловещий тем, что его испепеляющее действие проявлялось только через много дней и даже недель в виде диатермического ожога, который первоначально даже не вызывал боли. Эти лучи применяли в первых боях за власть Регента. Они исподтишка поражали службы тыла и снабжения противника. После начальной стадии коварных разрушительных маневров они потеряли эффективность — противник сумел экранировать транспорт. Теперь они причислялись к тем средствам лазерной техники, которую Регент отдал для мирных и защитных целей, и не только для обеспечения безопасности банков и правительственных резиденций, но и для любого тотального блокирования вообще. Прежде всего их использовали на таможне для спектрального просвечивания судов на предмет контрабанды и ввоза запрещенного оружия. Досмотр свелся благодаря им до нескольких секунд, достаточно было тех мгновений, пока судно входило в порт. Таможенники сверяли декларацию со спектрограммой. Кроме того, имелись излучатели для особых целей, например для дезинфекции, вакцинации или засвечивания фотокадров, сделанных в запретной зоне.
Что же касалось личного комфорта, то такое устройство быта, как у Горного советника, демонстрировало, что можно сделать в этом направлении с помощью таких добрых и злых домовых духов. Мечты Альберта Магнуса[62] оказались превзойденными, больше того, складывалось впечатление, что материя обладает не только органами чувств, но и комбинированной силой тоже. Под этими сводами со светом без теней на Луция иногда нападало ощущение, что камень и железо способны мыслить, в то время как человек погружен в магическое оцепенение. И что еще ужаснее — казалось, это и есть путь к счастью, — к тайным радостям неподвижной и могущественной субстанции. Да, ужасны были эти средства, нацеленные на умерщвление армий и народов, и все же, может, еще страшнее было то, что человек собрал их вокруг себя для собственного удовольствия и предавался молчаливому дьявольскому созерцанию под воздействием их ауры, как в замках Князя тьмы. — немецкий философ и богослов, монах-доминиканец, разносторонний ученый, особенно в области естествознания.
Луций вздохнул. Времена, когда эти миры околдовывали его, были совсем в недалеком прошлом. Как в песнях Ариосто,[63] попадал он здесь в сказочные страны, населенные искусными карликами и великанами. Здесь действовали иные мерки, чем в мире людей, и встречались те немногие, сильные духом личности, сосредоточившие в себе всю сверхвласть. Они знали такие формулы, которые убирали последние препоны, и тогда богатства, мощь и оружие космоса начинали служить им. Раньше Луций радостно приветствовал сияющий зенит безоблачных высот. Теперь на него вдруг повеяло ужасом. Главный пиротехник, услышав его вздох, кивнул:
— Просто беда, вы правы.
— Что — беда? — спросил Луций.
Они стояли сейчас в зале с болидами — «громовыми стрелами» Перуна — и ракетами, частично скомбинированными с взрывными и прицельными устройствами. Они были представлены всех размеров — от малых баллистических ракет до моделей, подпиравших своды потолка. Их вид вызывал в памяти исторический период Больших огневых ударов. Как всегда случается в истории, после первого, вызвавшего ужас, ошеломительного удара от этих средств была частично найдена защита, и тогда Регент засекретил их. У него не было нужды прибегать к разрушительной силе урана — равного противника не было; ни у кого не возникала даже мысль оказывать ему сопротивление. Но в то же время и страха уже тоже не было.
— Беда, что это только муляжи. Даже модели пришлось заполнить песком. Заряды отправлены в тайники энергиона.
— Думаю, дай вам волю, Сиверс, Гелиополь давно бы уже взлетел на воздух.
— Новый город, во всяком случае, командор. Снисходительность Проконсула становится непонятной; ему бы следовало расплавить Центральное ведомство. Гамма-лучами-5!
Он постучал при этом по маленькому самоуправляемому реактивному снаряду, приплюснутому с обеих сторон.
— Надо было дать ему эти боеприпасы. В мгновение ока порядок был бы восстановлен. Войска просто не понимают, что происходит.
— Князь ведь тоже не всевластен. Он не может снять оцепление. И кроме того, в огне сгорят бесчисленные массы людей, не имеющие никакого отношения к возникшим распрям. Или вас это нисколько не тревожит?
Главный пиротехник похлопал по орденским колодкам у себя на груди:
— Лес рубят — щепки летят, старая пословица. А где косят, там по цветочкам и птенчикам не плачут. Порядок правит миром, и приказы должны выполняться. Если Проконсул даст команду открыть огонь, военные рассуждать не будут. Таков устав, а все остальное — неподчинение приказу. Как пиротехник, я несу ответственность за взрывные устройства, и они сработают, пока старый Сиверс тут командует.
Луций кивнул.
— Это нам известно. Вы здесь на своем месте.
Он посмотрел на него. Открытый взгляд старого солдата, глядевшего на него с бесстрашием. Хороший человек, в ладу с собой — это ясно. Не исключено, что время от времени ходит к исповеди. Сомневаться в отпущении грехов не приходится. Какое это может иметь значение, скольких убьют — одного или сто тысяч? Это зависит от меры — кто какой барьер способен преступить, от потенциала эпохи. Еще Ламех хвастался тем, что убил Каина.
Это был тот тип людей, которых вынес крутой виток истории; они, начав рядовыми стрелками, возвысились в этом охваченном огнем мире. Свою родословную Сиверс вел от потомственных воинов; старые комендоры и канониры думали так же, как он.
Другой тип — это чистые технократы. Правда, было еще нечто среднее, прежде всего в истории летного дела. Старые рейтары спешились, коней оседлали кавалеристы, им на смену пришли механики- водители, никогда не знавшие ни коня, ни копья.
Часто при изучении старых военных материалов Луцию бросалась в глаза разница в лицах, в которых запечатлелась их судьба. У тех первых, которые почти все погибли в огне, были еще заметны переданные по наследству черты старой аристократии; потом сплошь шли лица, суть которых можно было обозначить как ничтожное угодничество, свидетельствующее о бездумности уничтожения, ставшего их основным делом. Лица эти были не лишены правильности черт, даже шарма, однако казалось, будто холст добротного портретиста подменили киноэкраном.
Луцию вспомнился один из первых репортажей, прочитанных им в архиве, это было интервью. Герой
