сделала вид, будто не замечает его.
Оказавшись на площади, де Валиньи оглянулся вокруг себя. Куда же мог направиться Луи? Учитывая то обстоятельство, что он находился в незнакомом городе, де Валиньи бодрым шагом направился в сторону близлежащих огней. Огни ярко отсвечивали в темноте, и де Валиньи предположил, что это может быть только харчевня. А если это харчевня, следовательно, весьма вероятно увидеть там Луи. Меньше чем через четверть часа де Валиньи сумел убедиться в верности первого предположения. А чуть позже, когда он уже стоял у дверей харчевни под вывеской «Кабан и Утка», — в верности второго. Ещё снаружи он услышал громкий голос, который, без всякого сомнения, мог принадлежать только графу деСансеру
Дверь харчевни отворилась. На пороге показался пьяный мужчина. Он остановился посередине. Не выходя наружу, но и не возвращаясь обратно. Так он и стоял на пороге харчевни, слегка раскачиваясь по сторонам. Пьяный снял шляпу и вытер ею лицо, а затем уставился на де Валпньп. Тот брезгливо поморщился, а затем вежливо обратился к незнакомцу:
— Не могли бы вы, любезный, отойти в сторону и дать мне возможность пройти?
— Здесь много места, — пьяный, качнувшись, показал на проход рядом с собой. Места хватало для того, чтобы боком протиснуться в дверь.
Де Валиньи счёл такой ответ оскорблением для себя. Не долго думая, он схватил за шиворот пьяницу и вытолкнул на улицу. Пьяница по инерции прошёл несколько шагов и грохнулся оземь. Де Валпньп уже вошёл внутрь, когда услышал вопль того пьяницы, которого отшвырнул от двери:
— Убивают, братья! Помогите!
Де Валиньи расхохотался было, но тут же осёкся и мгновенно выхватил шпагу. На него сквозь полутёмную обстановку харчевни наступала пара десятков пьяных мужчин. Оружия у них не было, однако лица… выглядели злобными и внушали серьёзное опасение. Де Валиньи быстро оглянулся в поисках своего друга. Луи нигде не было заметно, хотя де Валиньи мог поклясться, что слышал именно его голос. Вокруг него было несколько десятков деревянных столов. Все были забиты посетителями. Все как один смотрели в его сторону. И ни в одном из них де Валиньи не увидел сочувствия. Все взгляды, направленные на него, излучали открытую враждебность.
— Луи! — во всю силу своих лёгких воззвал де Валиньи.
Прошло несколько мгновений, в течение которых толпа приблизилась на весьма опасное расстояние. Де Валиньи напрягся, готовясь отразить атаку. Как назло, он не прихватил с собой кинжал. Хотя в данной обстановке кинжал мало чем поможет. Силы были слишком неравны.
«Неужто придётся умереть здесь, в этом богом забытом месте? От рук этих пьяниц?» — едва де Валиньи об этом подумал, как услышал печальный голос Луи.
— Твой друг мёртв, Антуан! Граф де Сансер скончался. И я справляю достойную мессу по этому несчастному!
Трудно описать облегчение, испытанное де Валиньи после этих слов.
— Если ты немедленно не придёшь на помощь, придётся заказать ещё одну мессу… по мне!
Сразу после этих слов воцарилась тишина. Толпа пьяных мужчин почему-то остановилась и все как один посмотрели наверх. Балкон, к которому вела видавшая виды лестница и который, по всей видимости, представлял собой холл второго этажа, был пуст. Однако все услышали поспешные шаги. А затем увидели нависшее сверху лицо. Рядом с лицом появились увесистые груди дородной женщины.
Антуан поразился внешнему облику своего друга настолько, что забыл об опасности, угрожавшей его жизни в данную минуту. На Луи из одежды были лишь рубашка и штаны. Сапоги, по всей видимости, куда-то делись. Штаны были испачканы чем-то непонятным и выглядели ужасно. Рубашка висела непонятно как. Один рукав почти по самое плечо был оторван. У изгиба локтя была рана, на которой была заметна засохшая кровь. Ворот рубашки был буквально отодран и свешивался за спину. На шее виднелись несколько глубоких царапин. На подбородке был заметен кровоподтёк. Черт лица своего друга де Валиньи не удалось хорошенько рассмотреть, но он не сомневался, что оно выглядит не лучше, чем одежда. Прежде чем де Валиньи снова заговорил, Луи с глубоким пафосом воскликнул с балкона:
— Умереть в бою за друга — что может быть прекрасней? Держитесь, мерзкое отребье… канальи… жертвы пьяных акушерок. Граф де Сансер идёт в последний бой. Он умрёт за друга!
Издав дикий рык, Луи неизвестно откуда выхватил шпагу и ринулся по лестнице вниз на толпу. Он не успел спуститься, как толпа мгновенно разошлась. На месте оставался лишь здоровенный мужчина. Он поднял обе руки вверх, как бы объявляя себя побеждённым и сдаваясь на милость победителя. На всю харчевню прогремел бас этого мужчины:
— Одного раза было достаточно, ваша светлость! Бог свидетель, такого хорошего человека, как вы, тут не видывали. И духом крепок, и кулаком, и выпить… силён. Одним словом, просим прощения, ваша светлость. Ваш друг, как и вы сами, желанный гость здесь.
Закончив, мужчина слегка повернулся, собираясь встретиться с Луи лицом к лицу, и тут… де Валиньи заметил здоровенный синяк у него под глазом. Сразу же пришло понимание, почему одежда его друга в таком состоянии. По-видимому, ему пришлось основательно повоевать в этой богом забытой харчевне.
Луп наконец спустился с лестницы и предстал перед говорившим. Вслед за ним спустилась дородная женщина в потрёпанном платье и с румяными щеками. Это была самая настоящая толстуха. И ей было не меньше пятидесяти лет. Вид у неё был, мягко говоря, отвратительный. Чего стоили только покрасневшие глаза, которые излучали неприкрытую похоть…
Де Валиньи брезгливо поморщился. Боже, до чего дошёл Луи. После самых изысканных парижских красавиц… такое…
Тем временем Луи, на которого, несомненно, подействовали слова, сказанные громилой, как про себя назвал его де Валиньи, приняв печальный вид и придавая голосу нотки глубокой грусти, заговорил — де Валиньи оставалось только поражаться, насколько изменчивым был в этот вечер его друг:
— Ты не позволил мне погибнуть с честью, но тем не менее я не держу обиды. И вовсе не ты тому причина. Сегодня самый отвратительный день в моей жизни. Самый худший день в моей жизни. Если б я знал… если б я только знал, какое несчастье меня ждёт, клянусь вам… я… — Луи на мгновение прервал свою речь и оглянулся вокруг себя. Увидев женщину, которая сопровождала его, он поманил её рукой и, как только она подошла, обнял её за талию. Если, конечно, то, что держала рука Луп, можно было так назвать. Женщина с глубоко счастливым видом прижалась к нему.
— Я бы женился на этом обаятельном, прекрасном создании, — Луи продолжал прерванную речь, не замечая, что все вокруг поморщились, а де Валиньи едва не вывернуло после этих слов.
— И это, несомненно, явилось бы гораздо меньшим злом для меня… чем… то отвратительное создание, которое уготовили мне жестокая судьба и злая воля, — Луи отпустил женщину и замахал руками вокруг себя, словно отгоняя чью-то тень, ну да ладно… к чёрту графа де Сансера… он уже мертвец, и нам надлежит как добрым католикам с честью похоронить этого несчастного. Хозяин! — неожиданно закричал во всё горло Луи.
Через мгновение к нему подбежал высокий худощавый мужчина с запачканным фартучком. Он низко поклонился и не выпрямлялся.
— Антуан, дай денег этому в высшей степени почтенному человеку!
Де Валиньи ожидал чего-то такого, поэтому молча достал кошелёк и начал отсчитывать монеты. Луп молча подошёл к нему и так же молча забрал у него кошелёк из рук.
— Да там целое состояние, — возмутился было де Ва-линьи, но был остановлен глубоко печальным голосом Луи:
— Антуан, возможно ли, что я в тебе ошибался? Ты говоришь о деньгах, когда справляют заупокойную мессу по твоему лучшему другу?
Де Валпньп только и мог что развести руками в ответ на эти слова. А что ему ещё оставалось сделать? Луи вручил эти деньги хозяину харчевни со словами:
— Держи, мой добрый друг. Держи и позаботься о том, чтобы каждый в этой харчевне был накормлен до отвала. Дай всем самого лучшего вина. Пусть пьют за здоровье… за упокой, — поправился Луи, — несчастного, разбитого, уничтоженного горем… графа де Сансе-ра. Пейте, друзья мои. Пейте и говорите прекрасные слова в адрес этого всеми любимого, уважаемого при жизни человека. Говорите добрые слова в его адрес, а я послушаю и оценю их. Я, быть может, смогу понять… каким был этот несчастный граф.
Едва Луи закончил, как возле него началось настоящее ликование. Все посетители одновременно