борьбе, ненависть саму — люблю. Что ты сделал со мной, человек, что?
— Ты поймешь, Тень, как я и обещал. Не люблю приносить страдания.
Тихо и медленно запечатлевалась совершенная форма, но Тень, знающая меня изнутри, красным плетением изучившая устройство, невольно помогала мне. Под вибрирующими от гула пальцами изгибалась материя Моря, жаждавшая этого так долго. Форма, постоянная форма, определяющая самостоятельное бытие, форма красивая — хотя он согласилась бы на любую — форма, дарующая ей, Тени, полноту жизни.
Я улыбался, глядя в ее ореховые глаза, испуганные и счастливые, и последними штрихами одел ее в огонь и пурпур, зачерпнув их из горящих руин и линии горизонта.
Мрак окутал сон, но сквозь него роями искр проступили тысячи звезд. Во сне снова была ночь.
— Мне будет непросто восстановить твой город, человек, — сказала Тень, когда мы прощались. — Я никогда не помнила его, просто наполняла изнутри.
— Кассий поможет тебе с этим…да и не только он. И не навсегда расстаемся к тому же.
— Все же придется немало потрудиться, ведь он строился целую жизнь. Начнем с Сердца и будем спускаться все ниже.
— Каждую ночь можешь рассчитывать на меня, Тень.
— Уже не Тень, наверное. Хотя и другого имени нет…
— Не печалься, в следующий раз принесу тебе снаружи самое красивое имя, которое нашепчет ветер, — обнимая ее, как младшую сестренку, говорил я. — А теперь нам пора закончить начатое, пока еще есть время.
Сияющая лестница привела нас к прячущимся среди звезд воротам, за которыми открывалась ветвь Дерева. Я отдал Соусейсеки фиал, мерцавший теплым светом аурум потабиле, и еще раз поблагодарил своих спасительниц. Когда створки ворот закрылись следом за ними, мне на плечо порхнул Кассий Лот.
— Ты ведь вернешься к нам, господин? — спросил он печально.
— Ну конечно же вернусь, Касс! — и подняв гворка на руки, я выпустил его в небо, — Лети, Лот, и расскажи всем, что Темной Матери больше нет, а править вами будет…да ты и сам все видел!
— Всем расскажу, отсюда и до горизонта — выкрикнул он, расправляя крылья. — Возвращайся поскорее, отец!
Тик-так. Тик-так. Дзззззынь!
Время просыпаться.
Антракс
— Отец…
Я мчался, как ветер, сквозь Н-поле. Скорее, скорее!
— Потерпи, дочь.
— Мне больно, Отец…
— Потерпи. Все будет хорошо. Все будет хорошо.
— Больно…
— Все хорошо. Я с тобой.
— Прошу, помоги мне…
— Я помогу!
Как?! Как я помогу, дерьма всем… всем!!! Я не знал, не понимал, что делать! Мой полет сквозь темный холод не был направленным, я просто несся вперед, следуя интуиции. Я должен помочь! Или найти помощь!
— Где болит, Суок?
— Вот тут, — она с трудом подняла руку к груди, глядя на меня полными слез и невероятной муки глазами. — Я вижу… нет, не вижу, но вижу… Все не так, все должно быть не так, как сказала она! Но она сказала… показала… и от этого больно… Помоги, Отец…
Я убью тебя, сука. Рано или поздно, так или иначе, но убью. Я заставлю тебя сожрать твою гнусную музыку и запить кровью твоего медиума. Не отвлекаться, думать — потом! Сейчас надо найти помощь!
Суок, Суок, Суок, Суок…
— Отец… Я…
— Тише, Суок. Успокойся и отдыхай.
— Не могу… Мне больно…
— Все пройдет. Все закончится очень скоро.
— Я люблю тебя, Отец…
— Я тоже люблю тебя, дочь.
Двери, двери, бесконечные двери, за какой из них скрывается помощь?!
— Отец… Что-то рвется наружу…
Ее рука упала вниз. Что, что такое?!
Платье. Платье на ее груди засветилось слабым золотистым светом. Черный атлас слегка приподнялся острым бугорком… Не смей! Рывок в сторону, удар плечом в первую попавшуюся дверь — заперто! Еще удар, на этот раз янтарем, треск дерева, полумрак, каменные плиты пола — неважно! Бережно опустив Суок на пол, я положил руки ей на грудь и толкнул.
Ее лицо дернулось, глаза расширились.
— Нет, Отец, больно, больно!
— Что с тобой? Что, как болит?!
— Дрожит, — всхлипнула она. — Дрожит и рвется, вот тут… Что-то толкает наружу, хочет рассыпаться… Я умираю, Отец?
— Черта с два, — рыкнул я. — Что случилось?
— Это ложь, это ложь… Я знаю, она ведь совсем не добрая, ты же рассказывал, но она мне показала… прозвучала, что все не так… Что она хочет только добра, любви и помощи, но ведь это все неправда. Но я не могу не верить, это сильнее меня, и от этого что-то болит…
Я похолодел. Сказка. Моя сказка, ставшая основой для Розы. Канария ударила по ней ложным образом и вызвала дисбаланс. Знала ли она, что делает? Да плевать, успеть, успеть, успеть! Теперь я знал, что случилось. И знал, как это исправить.
— Успокойся, дочь, — я изо всех сил старался не сорваться на рыдание. — Выпусти эту боль. Я не дам тебе умереть, не отпущу в тишину. Верь мне. Все будет в порядке.
— Спасибо, Отец…
Ее тело пробила судорога агонии, заставившая меня до крови прикусить губу. Сквозь атлас и шелк проступила верхушка золотого кристалла, резко вибрирующая вверх-вниз. Я ждал, расставив ладони. Увечная Роза Мистика пробивалась наружу, стремясь разлететься в звенящем резонансе. Граненый конус выступил наполовину, вот уже в черной ткани завязла только крохотная шейка. Суок в ужасе смотрела на него.
— Моя Ро… — ее голос пресекся, когда кристалл волшебного обсидиана оторвался от груди и устремился ввысь.
Но на пути вскинулась моя правая ладонь с широко расставленными пальцами, и в сантиметре от нее кристалл вдруг остановился и перестал дрожать. Левая рука сразу подхватила его снизу, остановив вращение. Я тут же опустил его ниже, почти к самой груди Суок. Гора свалилась у меня с плеч, когда я увидел, что на ее побледневших и стремительно твердевших щеках вновь начинает расцветать тонкий румянец. Она приоткрыла глаза.
— Это моя… Роза? Что ты делаешь, Отец?
— Вытравливаю яд, — я всматривался в глубину медленно закрутившегося в воздухе между моих ладоней самоцвета. — Все будет хорошо.
Усилием воли я сдавил Розу и прекратил опасный резонанс. Затем осторожно раздвинул золотую поверхность и мягко вошел взглядом внутрь.
— Как странно, — прошептала дочь. — У тебя такие нежные руки.
— Нет, это у тебя очень нежная душа. Отдохни. Тебе сейчас вредно говорить.
Говорить, собственно, не стоило и мне. Но я должен был ее успокоить.
Глубже и глубже, пробегая по граням, отталкиваясь от ребер, ввинчиваясь в середину… Ага, вот оно.
