медленно, нехотя покидала Первую, утопая в груди дочери Анжея.
Скрипнули шарниры, тихим шорохом скользнули по ткани встрепенувшиеся крылья — это пришла в себя пробудившаяся Первая. Мегу обняла ее, тихо всхлипывая, и Суигинто не оттолкнула ее. Обессилела или?
Но напротив происходило нечто куда более интересное. Кукла Анжея, очнувшись, не торопилась бросаться к нему в обьятья или иным способом выражать радость по поводу встречи. Напротив, испуганно упираясь в стену спиной, на обеими руками зарывалась от растерянно пытавшегося что-то сказать кукольника. Что за странная реакция? Мы с Соу переглянулись удивленно. Кукла, испугавшаяся создателя? Нонсенс!
Впрочем, их беседа, если это так можно назвать, понемногу заводила меня в еще более глухой тупик. Она даже не знала оживившего ее, спрашивала — или даже требовала ответить, кто он и почему она здесь. Час от часу не легче! Неужто Анжей украл ее…но постойте, ведь даже в том неточном и поверхностном пересказе событий в аниме она стояла на витрине магазина!
Разумеется, он не отвечал на мои вопросы — не до того ему бы, ох и не до того! Кажется, он и впрямь считал ее своей дочерью, только вот она этого мнения совершенно не разделяла. Святые угодники, она угрожала ему, обратила против Отца оружие! Не напала, но все же — невообразимо!
И вновь моя попытка остановить Анжея, пока его — или все же не его? — кукла не натворила глупостей, оказалась тщетной. Разумеется, всерьез нападать на пана я не собирался, ведь мы толькотолько пришли к некоторому роду перемирия, но он и впрямь слишком давил на перепуганную малышку, сам того не понимая.
А потом она невольно указало на нечто обеспокоившее меня всерьез. Пыталась сбежать, рванула занавеску — и та не шелохнулась. Зная настоящую силу кукол, можно было подумать только об одном.
Ловушка!
— Эй, какого черта? — я уже переходил на выражения пана, — Ты что, запер нас здесь?
— Вы можете выметаться в любой момент, — бросил он, не оборачиваясь, — Ваша компания мне особой радости не доставляет.
Снова стал самоуверенным нахалом. Вот и имей дела с такими… и тут все завертелось.
Странная кукла выкрикнула что-то и неожиданно бросилась на Суигинто, та шутя отразила ее выпад и одним пинком отправила обратно к стене, и не успели отзвучать наши с паном не слишком цензурные реплики, как Первая уже метнулась следом, замахиваясь мечом — и отшатнулась. Дорогу ей преградило вынырнувшее словно из ниоткуда существо, и вид у него был крайне неприглядный. Черные кривые лапы, шипастый горб, свечение зеленоватое — и посреди всего этого мертвенно — белое лицо с черными омутами глаз и кроваво-алыми губами. Скверное зрелище, муторное — даже мои Цахесы были приличнее.
Суигинто неожиданно благоразумно отступила, не желая с налету атаковать неизвестного противника, да и он не спешил нападать.
— Что. Здесь. Происходит? — я выговаривал каждое слово с нажимом, словно пытаясь вынудить все загадки разом распахнуться. — Что это за нечисть, Анжей? Почему от тебя шарахается дочь? Она вообще ТВОЯ дочь?
— Я ее сделал! — рявкнул в ответ кукольник, — А он украл! И вообще, вам бы подождать за дверью, пока я тут говорю со СВОЕЙ дочерью!
— Какой еще 'он'? Кажется, ты нас обманул — так дела не делаются. И если ты не заметил, этот урод заслоняет выход!
— Это как раз не проблема, — уперто мотнул головой Анжей, — Кокуосэки, на место!
И словно не видя, что тварь даже не шелохнулась, пан потянулся к кукле рукой.
Придурок! Напитавший воздух озоном разряд сложил его, словно тряпку, швырнув прямиком в нас с Соу. Я даже увернуться не успел, как довольно тяжелый, несмотря на худобу, кукольник впечатал меня в стену, да так, что ребра хрустнули. Увы мне, ругался я в тот момент едва ли не больше, чем ополоумевший Анжей.
Перепуганная Мегу закричала что-то, черными облаками поднялись мигом прикрывшие ее крылья Первой, но уже и я поднимался, не желая дожидаться следущих выходок странной парочки на полу. Соу бросилась ко мне, коснулась — и вздохнула с облегчением. Жив я, цел — одним летучим поляком меня уже не пришибить.
Вот только стройная картина происходящего осыпается на глазах, а это куда хуже пары ушибов, уж поверьте.
— Какого беса? — прохрипел тем временем поднимающийся Анжей.
Но никто ему не ответил, только зазвенел неожиданно насмешливый голос Первой:
— Так вот куда делось тело! А я все думала, о каком зеленом призраке твердили мои бедные слуги… Хорошенькие же у тебя пошли детишки, ученик, хо-ро-шенькие!
В ушал нарастал звон. Что происходит, что? Словно кошмар наяву, словно одели на виски шипастый обруч, словно молоты грохочут в голове и алое поднимается в глазах… алое плетение.
— Перестань, — тихий голос заставил меня вздрогнуть, — Не мучай себя.
— Тень? — беззвучно воскликнул я, потому что непослушный язык комом встал в горле, — Ты здесь?
— Молчи, расслабься, — Тень шептала и уходила боль, — Ты чуть не погубил себя… нас… Расслабься. Все секреты не стоят жизни.
Где-то далеко ходила ходуном комната, говорил, захлебываясь словами, Анжей, отвечала кукла… неважно. Пусть сами решают свои загадки, а нам нужно только одно. Четыре цифры, пусть даже приблизительные. Дата создания Розеном его Н-поля.
* * *
Ти-ше, ти-ше, ти-ши-на… Далекое, почти беззвучное эхо хрустального колокольчика, что умолк миллионы лет назад. Это поют новорожденные миры. Слабые искры, порой рассекающие ночь. Это гаснут умирающие звезды. Все возвращается в Море.
Долгая, долгая, долгая дорога без поворотов, спускающаяся прямо во тьму. Сто лет пути и одиночества. Бесконечен ли этот нисходящий полет, что длился всю жизнь, с самого момента рождения, когда вихрь жизненной силы, пляшущий на золотом гончарном круге под руками Повелителя, соткался наконец в мерцающий жемчужным светом призрачный шар — в молчаливую волю и смысл жизни? Зачем задавать вопросы, ответ на которые придут со временем.
Глаза и уши — зеркало мира, не отражающее ничего в абсолютной темноте. Нюх — голос мира, что кричит без умолку, забивая сознание песнями безнадежно далеких планет, несущихся в холодном космосе сквозь пыль и пепел сбросивших земную оболочку светил, что уже готовы невесомым и невидимым зверьком скользнуть по Дереву Миров, погрузиться в воды питающего его Моря и мчаться сотни и тысячи лет сквозь мертвые воды — и там, глубоко на лишенном света дне, ласково пощекотать плотную кожицу одного из несчетными кальпами дремавших в объятьях черного ила плодов. Плодов, что готовы раскрыться, выпустив в мутную толщу слабый росток, которому предстоит очень, очень долгий путь наверх, мимо заросшего склизкими водорослями гигантского ствола, с которого когда-то сорвалась уснувшая капелька жизни — чтобы однажды раздвинуть окрепшими листьями воды Бессознательного и вонзиться в прекрасное далеко новым Деревом, безмерно могучим и безумно восхитительным.
Эти песни звучат повсюду, но не могут сбить с толку. Потому что далеко внизу мятущимся огоньком свечи наконец-то горит золотая звезда. Звезда, которую нельзя не видеть и невозможно не любить.
Быстрее, быстрее, рассекая бесконечность мощными взмахами рук, как веслами, снижаясь по широкой спирали, все ближе, ближе и ближе, чувствуя, как мягкий свет заливает окаменевшее лицо, делаясь все ярче и нежнее, нежнее, нежнее…
— Так, значит это ты меня нашел?.. — нарушила молчание Суок.
Новая волна образов, теперь светлых и торжествующих, но причиняющих неожиданную глухую боль. Страшный черно-зеленый подземный город, где обитает хозяйка смерти. Сама смерть, рассыпавшаяся на множество паукообразных хищных клякс, мертвых охранников. Тела их — пустые пещеры, ибо лишены чувств и душ. Сполохи изумрудных молний, с шипением сжигающие нежить. Удовольствие от близости цели и собственной силы. И скорбная фигурка, распростертая на камнях, сверкающая в очах запаха желтым пламенем восхищения и любви — она сама, мертвая, но любимая.
