этого. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей казалось важным, чтобы этот человек узнал тайну, которой она не поделилась даже с Кэлдером Бернсом. Она не ожидала, что признание будет столь безудержно рваться наружу. Но воспоминание о ночном кошмаре было еще свежо в ее памяти, а он был так добр к ней и находился так близко, что она почувствовала, что больше не в силах бороться с прошлым в одиночку.
Призвав на помощь всю свою храбрость, она продолжала:
— Я приехала сюда из Англии совсем юной. На корабле случилась эпидемия оспы, и много людей умерло… — В ее памяти пронеслись страшные картины: тесные каморки, пропитавшиеся запахом смерти, стоны умирающих… их было столько, что она с трудом протискивалась между телами… и каждый день Джек Корриган выносил на плече новые трупы… — Умерли капитан, судовой врач, тетушка Полина…
Воспоминания вызвали у нее нервную дрожь, порядок событий путался в памяти, но это не имело значения, потому что весь ужас прошлого превратился внутри ее в болезненный нарыв, который было необходимо вскрыть. Голос ее звенел, говорить становилось все труднее, но она продолжала:
— Там были грязные грубые матросы. Они повалили меня на палубу и зверски изнасиловали — один за другим.
Она слышала, как Эштон судорожно глотнул воздух — наверное, от отвращения, но ей было уже не до его реакции. Она обхватила себя руками, но не смогла унять бивший ее озноб. Ее бросало то в жар, то в холод.
— Я пыталась забыть об этом, но не смогла. Я не могу спрятаться от воспоминаний, не могу забыть… Ты понимаешь?
Эш поднялся и, подойдя к ней, остановился у нее за спиной. Она всхлипнула и еще крепче обняла себя руками.
— Мадди, — тихо произнес он. — Бедная моя девочка. Сколько же тебе пришлось перенести.
Он почувствовал себя ничтожеством. Ему было безумно стыдно своего бесцеремонного поведения с ней. Он был в гневе, потому что злодеяние против красоты всегда вызывало у него ярость; ему было жаль, что ей пришлось испытать такую боль, которая не оставляет ее в покое даже сейчас. Но кроме этого, он почувствовал, как в его душе пробуждается нежность. Так, значит, вот в чем заключалась ее тайна — в беззащитности, спрятанной глубоко внутри и невидимой для внешнего мира. Возможно, было там и кое-что другое, но и этого было достаточно. Конечно, это было не то, чего он ожидал. Но сколько сил потребовалось ей, чтобы рассказать об этом?
Он протянул руку и легонько погладил ее волосы, потом плечо. Потом очень осторожно и нежно развернул ее к себе лицом и заключил в объятия. Она притихла, напряглась и затаила дыхание. Он прикоснулся лицом к ее волосам. Ему хотелось лишь подержать ее в своих объятиях, дать ей хотя бы частично то, что она дала ему.
Он заглянул в ее потускневшие от страдания глаза, потом нежно, ободряюще улыбнулся.
— Знаешь, хорошо, если бы ты тоже обняла меня, — тихонько шепнул он. — Об этом никто никогда не узнает, а ты со мной можешь чувствовать себя в полной безопасности.
Он не видел ее глаз, но почувствовал, что ее тело мало-помалу расслабляется. Потом медленно, как будто это стоило ей больших усилий, она подняла руки, обняла его и склонила голову на его грудь. Из ее глаз покатились первые слезинки, и он терпеливо держал ее в своих надежных объятиях, пока она не выплакалась.
Глава 17
Хотя туман в низинах еще не рассеялся окончательно и трава была все еще влажной от росы, с восходом солнца стало тепло, и день обещал быть жарким. Воздух в саду был наполнен пряными ароматами омелы, мимозы и эвкалипта. Какаду и длиннохвостые попугаи весело перекликались в кронах пальм, всюду цвели орхидеи самых разнообразных сортов и расцветок. В противоположность классическому английскому саду, отличающемуся симметрией и точностью планировки, этот сад завораживал своей необузданной красотой — дерзкой, экзотичной и бесконечно привлекательной. Для Эштона он был средоточием всего лучшего, что было в этой удивительной новой стране, — необъяснимого, спорного, невероятного. В этом странном маленьком уголке беспорядочного земного рая он чувствовал себя дома больше, чем где-либо в другом месте на земле. Он сидел один на низкой каменной стенке и рассеянно наблюдал за тем, как пара какаду в ветвях дерева чистила перышки друг другу. «В природе, — думал он, — каждое живое существо стремится найти свою пару».
Прошлой ночью он спал очень мало, постоянно прислушивался, не донесется ли из комнаты Мадди каких-либо тревожных звуков, подтверждающих, что ее что-то беспокоит во сне, и без конца перебирал в памяти все, что произошло между ними. Даже теперь, при свете дня его беспокойство не прошло.
Прошлой ночью в их отношениях что-то изменилось. Барьер, разделявший их, рухнул, но Эштон не был уверен, что это к лучшему. Он был человеком одиноким, не имеющим ни возможности, ни склонности с кем- нибудь сближаться на всю жизнь. В мире, в котором он жил, не было ничего постоянного или предсказуемого, поэтому разумнее было наблюдать за тем, что его интересовало, издали, не подходя слишком близко. Именно так все начиналось с Мадди.
Она его заинтересовала: он хотел изучать ее, наслаждаться ею, а если получится, добиться ее расположения. Но он никогда не имел намерения полюбить ее.
Он так мало знает о ней: мотивы ее поступков по-прежнему скрыты от него. Почему, например, она приехала в Роузвуд? Он свои намерения в отношении нее изложил совершенно отчетливо, а что хотела от него она? В ней многое по-прежнему озадачивало его, а эти огромные золотистые глаза могли без труда скрыть обман. Глядя в них, было очень трудно помнить о том, что следует быть осторожным.
В кустах рядом с ним что-то зашуршало, он оглянулся через плечо и увидел молодого кенгуру, робко приблизившегося к нему.
— Как не стыдно, Джои, зачем ты опять перепрыгнул через стенку? — Он старался говорить строго, но снисходительная улыбка выдала его. — Не смей больше этого делать. Если увижу еще раз, посажу тебя на веревку.
Кенгуру покопался носом в его ладони, и Эш извлек из кармана морковку, которую всегда прихватывал с собой, отправляясь в сад. Осиротевшего кенгуру хорошо кормили и содержали в загоне при скотном дворе, но у него, казалось, было какое-то шестое чувство, приводившее его в сад всякий раз, когда Эш бывал дома. Эшу было приятно, что даже после его долгого отсутствия животное его помнит и продолжает соблюдать установившийся ритуал.
Пока Джои ел из его рук, он ласково гладил его шишковатую голову. Услышав тихий женский смех, он удивленно оглянулся. Через открытую дверь гостиной в сад вышла Мадди и, улыбаясь, смотрела на эту сцену.
Она выглядела совсем юной и свежей в простом платье из отбеленного муслина, отделанном тончайшим кружевом. Ее волосы, перехваченные лентой, каскадом падали ей на плечи. На ногах были изящные туфельки из лайки, застегивающиеся на жемчужные пуговки, на плечи она набросила кружевной платок, защищавший ее от яркого утреннего солнца.
При ее приближении Эш поднялся на ноги.
— Какой он милый! — воскликнула она, глядя на кенгуренка, однако подойти близко не решилась.
— Он совсем ручной, — заверил ее Эш. — Идите покормите его. Он не укусит.
Мадди нерешительно подошла, взяла у Эша морковку и протянула животному. Когда кенгуренок взял пищу из ее рук, она рассмеялась от удовольствия, как ребенок. Смех у нее был заразительный, и Эш тоже фыркнул, поглаживая голову малыша.
— Молодчина, Джои, — похвалил его он. — Покажи леди, что ты умеешь делать.
Мадди робко взглянула на него.
— Это его имя? Джои?
— Нет, — признался Эш. — Я начал так называть его до того, как узнал, что местные жители называют так всех молодых кенгуру. Хотя он, кажется, не возражает.
Мадди нерешительно протянула руку и почесала уши кенгуренка, радуясь, что животное отвлекло на себя внимание, так как она испытывала некоторую неловкость. Воспоминание о прошлой ночи приводило ее в смятение, и она не знала, как ей теперь вести себя с Эшем.
— Он живет здесь? — спросила она.
