– Ничего удивительного. – Бард пожал плечами. – Различные виды магии действуют по-разному. Но если уж что-то тебя так смущает, посмотри на дело с другой стороны: гробница стоит себе спокойно уже несколько столетий. Почему в эту ночь что-то обязательно должно произойти? А утром мы отсюда смоемся.
Кариган вынуждена была признать его правоту. Все зашло слишком далеко, нельзя так отдаваться своим ощущениям. Хотя подобные доводы не давали ответа на вопрос – почему все-таки у
– Ох! – Уколовшись, Бард облизал указательный палец. – Похоже, я слишком неловок для таких острых предметов.
– Именно это утверждает мастер Грезия на уроках по фехтованию.
– Сдаюсь! Очко в твою пользу, моя дорогая. Может, у тебя лучше получится?
Он перебросил шитье Кариган, и она посмотрела на его неумелые стежки.
– Прости, – вздохнула девушка. – Мои тетушки пытались обучить меня этому искусству, но я оказалась безнадежной.
– Как? Дочь торговца тканями, живя с детства в окружении этого добра, не умеет шить?
– Я больше времени проводила, наблюдая за отправкой грузов или играя на верфях в порту. Мы с друзьями развлекались тем, что выковыривали крабов из-под скал или собирали со свай морских звезд.
– Хорошенькое место для детских игр, – фыркнул Бард. – Портовый район Корсы такая же помойка, как и в других городах.
– И не говори. Отцовские слуги, конечно, присматривали за мной, но тетушки все равно были в ужасе.
Кариган выпрямилась и приняла надменный вид, имитируя манеру разговора своих родственниц:
– «Дитя, ты являешься наследницей крупнейшего торгового дома Сакоридии. Негоже тебе, как последнему сорванцу, носиться босиком среди матросни и прочего сброда». Вот что каждый день повторяла мне тетя Брини.
– А что она сказала, когда ты стала Всадником?
– Да ничего.
На самом деле в тот день, когда она объявила о своем решении, их дом больше всего напоминал растревоженное осиное гнездо.
– Мой отец и его сестры выросли на Черном Острове. Все свое детство они провели в страшной нищете и каждодневном труде, помогая дедушке рыбачить. Тяжелая жизнь… никакого сравнения с той, которая была к нашим услугам в отцовском доме. Все это я слышала неоднократно. Боюсь, я выглядела в их глазах просто неблагодарной эгоисткой. Столько обманутых ожиданий! Ведь все рассчитывали, что я удачно выйду члмуж и таким образом укреплю отцовскую торговую империю.
Кариган закрыла глаза: дальше вспоминать не хотелось. Все недовольство тетушек не шло ни в какое сравнение с реакцией отца.
– А твоя мать?
– Она умерла, когда я была совсем маленькой.
– Моя тоже, – кивнул Бард. – Еще при моем рождении. Думаю, она гордилась бы, если б знала, что я состою на Королевской службе.
Кариган отбросила прядь волос, упавшую ей на лицо. Мама… Нежная женщина по имени Карина. Она так плохо помнила свою мать, что понятия не имела, как бы та отнеслась к ее службе Зеленым Всадником. Единственное, что девушка знала о себе наверняка: она не искала такой жизни. Скорее, видела свое будущее в полном соответствии с планами тетушек; пойти по стопам отца, унаследовав имя и дело Г'леадеонов. Вот правда, насчет замужества по расчету она сомневалась.
– Да, так часто бывает… Тебя призывают во Всадники, и вся запланированная жизнь летит к чертям собачьим, – задумчиво произнес Бард, как бы подслушав ее мысли.
– Я долгие годы трудился бондарем, копил деньги для поступления на курс менестрелей в Селиуме… и вот когда этот момент настал, вдруг услышал Зов.
Он рассмеялся и с горькой иронией покачал головой:
– И хотя король пообещал мне место в Академии по окончании службы Всадником, все же, как ни крути… а это мечта, отсроченная на годы.
Бард помолчал, погрузившись в свои мысли, затем тихо добавил:
– Но несмотря ни на что, я не жалею о такой жизни. Кариган очень долго сопротивлялась Зову, пытаясь сохранить выбранный жизненный путь. Но это была неравная борьба: музыка Зова всегда звучала в ее душе. Стук копыт мучительными барабанами отзывался в глубине ее сознания, порождая картины свободной и стремительной скачки. Порой она просыпалась посреди ночи – вся в поту с четким осознанием, что ей надо немедленно оседлать Кондора и нестись куда-то во весь опор. Так, будто ее жизнь зависит от этого.
Видят Боги, она боролась со своим влечением. Подозревая, что золотая брошь как-то связана с посыльной службой, девушка пыталась убрать ее подальше от себя. Что она только ни делала: прятала поглубже в ящик, закапывала в лесу. Бесполезно. К концу каждого дня брошь снова оказывалась на ее груди, причем Кариган даже не помнила, когда она ее приколола. Она слышала где-то, что магические предметы часто действуют самостоятельно.
Со временем поведение девушки становилось все более странным. Непонятным образом в ее гардеробе стал доминировать зеленый цвет, что насторожило отца. Откуда такая привязанность ко всему зеленому? Бесконечная борьба с собой сильно испортила характер Кариган, сделав ее раздражительной.
– Скажи, что гложет тебя? – однажды спросил отец после того, как она закатила скандал одному из слуг. До этого девушка никогда не кричала на людей.
Что она могла ответить отцу? Как объяснить человеку, который, подобно большинству своих сограждан, испытывал необоримое отвращение к магии, что эта самая магия вторгается в ее жизнь?
Она не нашла ничего лучшего, чем сказать:
– Ты никогда не позволяешь мне сопровождать свои торговые суда и караваны! – Кариган верила, что, уехав из Корсы, окунувшись в мир дорожных приключений, она сумеет справиться со своей страстью. – Я только и слышу: «Опись склада номер пять» или: «Расписание доставок товаров на следующий месяц».
Девушка перевела дыхание, с трудом подавив внезапно возникший гнев.
– На мою долю остаются лишь самые скучные обязанности!
Ее вспышка удивила отца. Он уставился на дочь так, будто видел впервые:
– Мне казалось, ты заинтересована в изучении ремесла! Ведь быть торговцем – это не только разъезжать по городам и выбирать новые товары.
За его спиной на стене висел огромный портрет матери Кариган. Девушка знала, что отец не мог простить себе смерти Карины и не рожденного ребенка. Ведь именно он отправил ее с караваном на рынок, где она подхватила лихорадку.
Вины Стевика Г'лейдеона здесь не было – кто ж мог такое предвидеть? – но все равно угрызения совести продолжали мучить его.
– Ты просто перестраховщик, – обронила Кариган. Она произнесла эти слова тихо, но отца передернуло, как от крика.
Он тоже посмотрел на портрет, затем медленно перевел Взгляд на дочь.
– Ты мой единственный ребенок, – просто сказал он, – и Я очень люблю тебя.
У Кариган и по сей час стоял комок в горле, когда она вспоминала страдание в родных глазах. Тогда же… Будто мало было вонзить нож в отцовское сердце, требовалось его еще и повернуть позаковыристей! Она бросила ему: «Ты ничего не понимаешь!» – и выскочила из конторы, от души хлопнув дверью. Теперь это была ее боль, ее вина.
Сожалела ли она о том, что поменяла прежнее привычное существование на судьбу Всадника? За последний год Кариган до известной степени смирилась с такой переменой и даже полюбила новую жизнь. Но так и не забыла, с какой жестокостью ее вырвали, выкорчевали из родного дома. И уже никогда не могла простить Зову той пропасти, которая разверзнись между ней и отцом.
– Это не Зов, – прошептала она. – Это приказ.
Ее тихие слова вызвали дьявольскую улыбку на губах Барда.
