вы – пилигрим, вы знаете, что судьбеугодней, чтоб человек себя полагал слугоюоставшегося за спиной, чем гравия под ногою и марева впереди. Марево впередипредставляется будущим и говорит 'идико мне'. Но по мере вашего к мареву приближеньяоно обретает, редея, знакомое выраженье прошлого: те же склоны, те же пучки травы.Поэтому я обут'. 'Но так и возникли вы, -не соглашается с ним пилигрим. – Забавно,что вы так выражаетесь. Ибо совсем недавно вы были лишь точкой в мареве, потом разрослись в пятно'.'Ах, мы всего лишь два прошлых. Два прошлых дают однонастоящее. И это, замечу, в лучшемслучае. В худшем – мы не получим даже и этого. В худшем случае, карандашили игла художника изобразят пейзажбез нас. Очарованный дымкой, далью,глаз художника вправе вообще пренебречь деталью – то есть моим и вашим существованьем. Мы -то, в чем пейзаж не нуждается как в пирогах кумы.Ни в настоящем, ни в будущем. Тем более – в их гибриде.Видите ли, пейзаж есть прошлое в чистом виде, лишившееся обладателя. Когда оно – просто цветвещи на расстояньи; ее ответна привычку пространства распоряжаться теломпо-своему. И поэтому прошлое может быть черно-белым, коричневым, темно-зеленым. Вот почему поройхудожник оказывается заворожен горойили, скажем, развалинами. И надо отдать Джованнидолжное, ибо Джованни внимателен к мелкой рвани вроде нас, созерцая то Альпы, то древний Рим'.«Вы, значит, возникли из прошлого?» – волнуется пилигрим.Но собеседник умолк, разглядывая усталособачку, которая все-таки что-то себе достала поужинать в груде мусора и вот-вотвзвизгнет от счастья, что и она живет.«Да нет, – наконец он роняет. – Мы здесь просто так, гуляем».И тут пейзаж оглашается заливистым сучьим лаем. 1993 – 1995 Джироламо Марчелло
Солнце садится, и бар на углу закрылся. Фонари загораются, точно глаза актрисаокаймляет лиловой краской для красоты и жути. И головная боль опускается на парашютев затылок врага в мостовой шинели. И голуби на фронтоне дворца Минеллиебутся в последних лучах заката, не обращая внимания, как когда-тонаши предки угрюмые в допотопныхобстоятельствах, на себе подобных. Удары колокола с колокольни,пустившей в венецианском небе корни, точно падающие, не достигаяпочвы, плоды. Если есть другая жизнь, кто-то в ней занят сборомэтих вещей. Полагаю, в скором времени я это выясню. Здесь, где столькопролито семени, слез восторга и вина, в переулке земного раявечером я стою, вбирая сильно скукожившейся резинойлегких чистый, осенне-зимний, розовый от черепичных кровельместный воздух, которым вдоволь не надышаться, особенно – напоследок!пахнущий освобожденьем клеток от времени. Мятая точно деньги,волна облизывает ступеньки дворца своей голубой купюрой,получая в качестве сдачи бурый кирпич, подверженный дерматиту,и ненадежную кариатиду, водрузившую орган речис его сигаретой себе на плечи и погруженную в лицезренье птичьей,освободившейся от приличий, вывернутой наизнанку спальни,выглядящей то как слепок с пальмы, то – обезумевшей римскойцифрой, то – рукописной строчкой с рифмой. 1995, Casa Marcello Ты стоишь в стакане передо мной, водичка,и глядишь на меня сбежавшими из-под кранаглазами, в которых, блестя, двоитсяпрозрачная тебе под стать охрана. Ты знаешь, что я – твое будущее: воронка,одушевленный стояк и сопряжен с потерейперспективы; что впереди – волокна,сумрак внутренностей, не говоря – артерий. Но это тебя не смущает. Вообще, у тюремвариантов больше для бесприютнойсубстанции, чем у зарешеченной тюлемсвободы, тем паче – у абсолютной. И ты совершенно права, считая, что обойдешьсябез меня. Но чем дольше я существую,тем позже ты превратишься в дождь заокном, шлифующий мостовую. 1995 Приключилась на твердую вещь напасть:будто лишних дней циферблата пастьотрыгнула назад, до бровей сытакрупным будущим чтобы считать до ста.И вокруг твердой вещи чужие ейвстали кодлом, базаря «Ржавей живей»и 'Даешь песок, чтобы в гроб хромать,если ты из кости или камня, мать'.Отвечала вещь, на слова скупа:'Не замай меня, лишних дней толпа!Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть -не рукой под черную юбку лезть.А тот камень-кость, гвоздь моей красы -он скучает по вам с мезозоя, псы:от него в веках борозда длинней,чем у вас с вечной жизнью с кадилом в ней'. 1995 Маленькие города, где вам не скажут правду.Да и зачем вам она, ведь все равно – вчера.Вязы шуршат за окном, поддакивая ландшафту,известному только поезду. Где-то гудит пчела. Сделав себе карьеру из перепутья, витязьсам теперь светофор; плюс, впереди – река,и разница между зеркалом, в которое вы глядитесь,и теми, кто вас не помнит, тоже невелика. Запертые в жару, ставни увиты сплетнеюили просто плющом, чтоб не попасть впросак.Загорелый подросток, выбежавший в переднюю,у вас отбирает будущее, стоя в одних трусах. Поэтому долго смеркается. Вечер обычно отлитв форму вокзальной площади, со статуей и т. п.,где взгляд, в котором читается «Будь ты проклят»,прямо пропорционален отсутствующей толпе. <январь 1996 г.> Роману Каплану на следующий день после его 55-летия [103]
Прости, Роман, меня, мерзавца,дай по лицу.Но приключилось нализатьсявчера певцу. И потому в твоей гостинойбыл только Юз.Роман, я был всегда скотинойи остаюсь. Прощенья нет подобной твари(плюс иудей).И нет мне места в «Самоваре»среди людей. В приличный дом теперь ублюдкане станут звать.Там, где блистают <...> [104], Людка,мне не бывать. Теперь мне пищей, вне сомнений, -одна маца.Ни шашлыка мне, ни пельменей,ни холодца, ни рюмки дорогой отныне.Душою стар,войду я, как Моисей в пустыне,в ближайший бар и прошепчу, припав к стаканусухой губой:'Ура! 55 Роману!O boy! O boy!' <1990-е> ,
Собраны 26 недатированных ранних стихов, не вошедших в СИБ. Тексты помечены датой «<? >» и даются по электронным источникам, по ФВ, либо по книге: И. Бродский. Стихотворения и поэмы, Нью-Йорк, 1965 (далее «СИП»), в которой они также не датированы. – С. В.
В СИП более ранний вариант: после этой строки вставка следующих 8 строк: – С. В.
Полевой сезонпятьдесят восьмого года!Узнаешь:это – твое начало. Еще живой Добровольский,улыбаясь, идет по городу.В дактилической рифмееще я не разбираюсь.
