вода глотает след, вздымает судно. «А трут, отец, с тобою?» — «Вот он, трут». Не видно против света, смутно эдак… Обоих их склоняя, спины трут сквозь ткань одежд вязанки темных темных веток. Но Авраам несет еще и мех с густым вином, а Исаак в дорогу, колодцы встретив, воду брал из всех. На что они сейчас похожи сбоку? С востока туча застит свод небес. Выдергивает ветер пики, иглы. Зубчатый фронт, как будто черный лес, над Исааком, все стволы притихли. Просветы гаснут. Будто в них сошлись лесные звери — спины свет закрыли. Сейчас они — по вертикали — вниз помчат к пескам, раскинут птицы крылья. И лес растет. Вершины вверх ползут… И путники плывут, как лодки в море. Барханы их внизу во тьму несут. Разжечь костер им здесь придется вскоре. Еще я помню: есть одна гора. Там есть тропа, цветущих вишен арка висит над ней, и пар плывет с утра: там озеро в ее подножьи, largo волна шуршит и слышен шум травы. Тропа пуста, там нет следов часами. На ней всегда лежит лишь тень листвы, а осенью — ложатся листья сами. Крадется пар, вдали блестит мысок, беленый ствол грызут лесные мыши, и ветви, что всегда глядят в песок, склоняются к нему все ближе, ниже. Как будто жаждут знать, что стало тут, в песке тропы с тенями их родными, глядят в упор, и как-то вниз растут, сливаясь на тропе навечно с ними. Пчела жужжит, блестит озерный круг, плывет луна меж тонких веток ночи, тень листьев двух, как цифра 8, вдруг в безумный счет свергает быстро рощу. Внезапно Авраам увидел куст. Густые ветви стлались низко-низко. Хоть горизонт, как прежде, был здесь пуст, но это означало: цель их близко. «Здесь недалеко», — куст шепнул ему почти в лицо, но Авраам, однако, не подал вида и шагнул во тьму. И точно — Исаак не видел знака. Он, голову подняв, смотрел туда, где обнажались корни чащи мрачной, разросшейся над ним — и там звезда средь них (корней) зажгла свой свет прозрачный. Еще одна. Минуя их, вдали комки «земли» за «корнем» плыли слепо. И наконец они над ним прошли. Виденье леса прочь исчезло с неба. И только вот теперь он в двух шагах заметил куст (к отцу почуяв зависть). Он бросил хворост, стал и сжал в руках бесцветную листву, в песок уставясь. По сути дела, куст похож на все. На тень шатра, на грозный взрыв, на ризу, на дельты рек, на луч, на колесо — но только ось его придется книзу. С ладонью сходен, сходен с плотью всей. При беглом взгляде ленты вен мелькают. С народом сходен — весь его рассей, но он со свистом вновь свой ряд смыкает. С ладонью сходен, сходен с сотней рук. (Со всею плотью — нет в нем только речи, но тот же рост, но тот же мир вокруг). Весною в нем повсюду свечи, свечи. «Идем скорей». — «Постой». — «Идем». — «Сейчас». «Идем, не стой», — (под шапку, как под крышу). «Давай скорей», — (упрятать каждый глаз). «Идем быстрей. Пошли». — «Сейчас». — «Не слышу». Он схож с гнездом, во тьму его птенцы, взмахнув крылом зеленым, мчат по свету. Он с кровью схож — она во все концы стремит свой бег (хоть в нем возврата нету). Но больше он всего не с телом схож, а схож с душой, с ее путями всеми. Движенье в них, в них точно та же дрожь. Смыкаются они, а что в их сени? Смыкаются и вновь спешат назад. Пресечь они друг друга здесь не могут. Мешаются в ночи, вблизи скользят. Изогнуты суставы, лист изогнут. Смыкаются и тотчас вспять спешат, ныряют в темноту, в пространство, в голость, а те, кто жаждет прочь — тотчас трещат и падают — и вот он, хворост, хворост.
