– Почему?
– Нам так нравится.
– Я подумываю, не сделать ли мне татуировку.
– Что?
– Написать Eire и изобразить трилистник. Как ты думаешь?
– Господи, Киган, куда это тебя заносит?
– Ты пей. Вот, молодчага.
Мы нашли себе столик, и он спросил:
– Как ты провел время с этой цыпкой?
– Да ладно, никто их уже так не называет, кроме Терри Уогена.
– И?
– Все было отменно. Просто дивно.
– У меня тоже. Полночи трахался.
Он говорил громко, с лондонским акцентом, так что насчет «траханья» теперь вся пивнушка была в курсе. Он казался такой свиньей, что никто не рискнул его задирать. Он спросил:
– Ты ходил к этому социальному работнику?
– Брайсону.
– Что-то знакомое.
– Есть еще Билл Брайсон, он пишет о путешествиях.
– Я читаю только Макбейна. Так как все прошло?
Я пересказал. Когда я закончил, он спросил:
– И что говорит твой инстинкт?
– Он их убил.
– Ну, парниша, ты не торопишься?
– Это он.
– И что теперь?
– Надо разузнать о нем все, что возможно.
Он вытащил ручку. К моему удивлению, на вид – золотой «Паркер». Он сказал:
– Мне ее подарила Ансворт.
– Ансворт?
– Черная женщина-полицейский с моего участка.
Я удивился и спросил:
– Ты дружил с темнокожей, с черной женщиной?
Он поднял голову и сказал:
– Во мне многое уживается. Я не совсем такой, каким стараюсь казаться. Как и ты, Джек.
– Я за это выпью.
Мы выпили. Я рассказал все, что знал о Брайсоне. Он сказал:
– Я позвоню по поводу этого клоуна в свою контору. Если эта мартышка из Лондона, мы все на него раскопаем.
– Был бы очень признателен.
– Ну да, только как это выходит, что ты до сих пор не выпил?
Позднее он спросил:
– Каковы планы на ближайшее будущее?
– Как только вызнаю, где он живет, навещу его.
– Я с тобой.
– Уверен?
– Взламывать чужие двери – моя основная специальность, понял? Пока сделаю татуировку… видел такую во «Вдали от дома».
– Ты это смотришь?
– А разве все не смотрят?
В этот момент, сам не знаю почему, я почувствовал к нему глубокую симпатию. Он стоял там, вроде гребаного Попи Дойла, потел и тяжело дышал. К счастью, он исчез, прежде чем я успел что-то сказать. Бармен заметил:
– Джек.
– Ага.
– «Спайс герлз» в девятый раз на верхней строчке.
– Черт, зачем ты мне это говоришь?
– Разве ты не хочешь быть в курсе?
– Господи.
Когда я в последний раз видел «Спайс герлз», я был в таком улете, что плохо соображал. Пош до странности смахивала на молодого Клиффа Ричарда. Я до сих пор не знаю, кому это не нравилось, определенно – Бэкхэму.
Когда я добрался до Хидден Вэлли, я с трудом стоял на ногах. Наконец-то вытащил шмотки из сушки. Они не столько высохли, сколько запеклись. Кожаное пальто могло стоять без посторонней помощи, чего определенно нельзя было сказать обо мне. Я его погладил. Это категорически не рекомендовалось, этикетка грозно предупреждала, черт бы ее побрал: «Никогда не гладьте кожу».
Да пошли они.
Накануне Дня усопших я поехал навестить своих мертвых. Трубочист одолжил мне фургон. Он появился рано утром и поинтересовался моими планами на день. Я объяснил:
– На кладбище Рахун лежат те, кого я больше всего любил и к кому хуже всего относился. Уж больше года я не читал кадиш.
– Ка… что?
– Дань уважения.
Он строго кивнул, такое ему было понятно. Что
– Хотите, чтобы я составил вам компанию?
– Нет, мне лучше это сделать одному.
– Я дам вам фургон.
– Вы заплатили за него налог?
Он широко улыбнулся:
– Джек, это в вас говорит полицейский. Поговаривают, вы были справедливым.
– Это надо воспринимать с поправочным коэффициентом.
Через час фургон уже стоял на дорожке ведущей к дому. С цветами. Как и Киган, Трубочист имел свои положительные черты. Я надел костюм, купленный в «Винсент де Поль». Он сидел так себе. Иными словами, его точно шили не на меня. Трубочист выслушал мой отчет о визите к Брайсону и спросил:
– Вы думаете, что это он?
– Да.
– Тогда я его убью.
– Трубочист, попридержите лошадей, надо еще все как следует проверить.
– Тогда я его убью.
– Трубочист, ради бога, перестаньте повторять одно и то же. Вы просили меня помочь, вы должны мне доверять.
– Я вам доверяю.
Сказано без особого энтузиазма.
– Так что пока никого убивать не надо.
– Я подожду.
– Договорились.
Я доехал в фургоне до ворот кладбища, взял охапку цветов. Около входа двое парнишек гоняли мяч. Один спросил:
